Повести

Картина освещавшего руины полуденного солнца пробудила в нем воспоминание о том, как они всей семьей впервые выехали на взморье. Это было одно из самых ярких впечатлений его детства, сходное по силе с теми, что он переживал вместе с Мартой. Все это воспоминание было проникнуто ощущением света, солнечного тепла, такого же, что наполняло их сад в день сборов и отъезда, день, когда их вечно сонливый и неповоротливый мир вдруг пришел в движение и засобирался в дорогу. Солнечные лучи едва пробивались сквозь густые кроны деревьев, отчего освещение сада казалось чуть зеленоватым, как в давно не чищенном аквариуме, а движения людей — расплывчатыми, как движения рыб в воде.

Иосифу тогда едва исполнилось девять лет, на море он прежде никогда не бывал, и предстоящая поездка виделась ему событием исключительного порядка, наполняла тем волнением, которое в другом могло вызвать разве что путешествие в бесконечно далекую и загадочную страну. Этому волнению способствовали долгие и обстоятельные, как все, что делалось в семействе Григориану, сборы, бросавшие на все вокруг оттенок степенной торжественности, словно в канун большого церковного праздника. Тетя Стефания, напоминавшая в то утро гусыню, хлопотливо собирала корзины с провизией, носила из дома и укладывала в повозку белье, тщательно перевязывала лентами какие–то коробки и свертки. Марта придирчиво примеряла перед зеркалом на веранде разные шляпы, недовольно цокала язычком, что–то напевала себе под нос; было жарко, и она то и дело брызгала из рукомойника себе за шиворот, отчего ее белое платье на спине становилось все более мокрым, и сквозь него просвечивали ее острые лопатки, нежная спина. Дядя Михай, насвистывая, не спеша запрягал лошадей, отвлекаясь на приходивших за расчетом работников и многочисленных просителей, которые с долгими обиняками просили у него перед отъездом в долг, что, как правило, и получали, хотя и вполовину меньше того, что было испрошено. Ближе к полудню пришел Тобар Мирча, и они о чем–то долго толковали вполголоса у ворот, в то время как незапряженные лошади лениво тпрукали и прядали ушами в стороне. Сам Иосиф, собравшийся раньше всех, скучая, сидел верхом на бочке для дождевой воды в саду и, отмахиваясь большой белой бескозыркой от жирных, разморенных на солнце мух, все представлял, каково будет там, где трепещут волны и раскачиваются на берегу тропические пальмы и баобабы. Пытаясь свести воедино те немногие, отрывочные образы моря, что были ему знакомы — фотографии из иллюстрированных журналов, висевший у него над кроватью эстамп с изображением старинного фрегата с полосатым красно–белым парусом, — он рисовал в воображении картины одну фантастичнее другой, но образ все равно получался слишком отвлеченным, слишком поверхностным, и, не в силах сосредоточиться на нем, Иосиф впадал в обычную детскую рассеянность, принимаясь разглядывать то вызолоченную на солнце паутину и янтарного паука на ней, то возившуюся с пойманной мышью кошку.

Проделав долгий, изнурительный путь на восток (повозка без конца раскачивалась и вспрыгивала на кочках, всю дорогу нестерпимо скрипело несмазанное заднее колесо), остановились в гостинице — двухэтажном деревянном коттедже, примостившемся на краю старой, расположенной неподалеку от берега сосновой рощи. Прежде чем отнести вещи в их с Мартой комнату на втором этаже, Иосиф придирчиво осмотрел стоявший во дворе туалет из неструганых досок, заложив руки за спину, с важным видом обошел прилегавшую к коттеджу территорию. Здесь его снова охватило волнение, вызванное теми смутными, неведомыми звуками и запахами, что доносились до него с побережья. После ужина, раскачиваясь с Мартой на качелях в роще, задавая корм лошадям в сарае, Иосиф почти испуганно различал в вечернем воздухе эти звуки и запахи, не в силах поверить, что оно теперь совсем близко, в какой–нибудь четверти часа ходьбы от него. Ночью он долго не мог уснуть, вслушивался в посапывание спавшей на соседней кровати Марты, в зудение бившегося в окно комара и все пытался на слух отделить от этих звуков тот шум с берега, который, как ему казалось, он продолжал слышать даже сквозь стены.

Однако по–настоящему Иосиф оказался взволнован на следующее утро, когда они всей семьей спустились к берегу и он впервые в своей жизни увидел покрытый бархатным горячим песком пляж и огромное, лежащее в золотистой песчаной чаше морское пространство. На него нахлынуло ощущение чего–то чудесного, воздушного, солнечного, чего–то такого, чему он не мог отыскать подобия в своей прежней маленькой жизни. Искрившаяся на солнце рябь, грохот разбивающихся о берег волн, пестрые зонты и купальники отдыхающих, особенный, на берегу стократ усилившийся морской запах — все это привело Иосифа в неистовый восторг, сходный с предчувствием рая. Чувства его мешались, и минутами ему казалось, что он видит цвет ветра и чувствует запах солнца, слышит горячую песнь рассыпающегося под ногами песка.