Повести

— Произошел разбой! — крикнул он. — Вот так, да будет тебе известно!

— Да ты не сердись, дядя Добри! — Молодой гость удивленно посмотрел на хозяина.

— Как же мне не сердиться, если ты всякую чушь тут несешь?

— Ты, дядя Добри, меня спрашиваешь, я и отвечаю, — с достоинством сказал Илья. — Газеты пишут, что в России произошла революция, весь мир говорит об этом, только ты ничего не хочешь слушать. Правда, кое-кому она пришлась не по вкусу, но революция есть революция. Солдаты ждут, что она принесет им мир. Они верят в это. И я тоже верю и знаю, что так оно и будет, а что думаешь ты — твое дело.

— Мое дело должно быть и твоим делом! — Старый Гашков поднял руку, ткнул пальцем в сторону Ильи и повелительно произнес: — Не ступай на гнилую доску, послушай меня, старика, а то пожалеешь!

— Кто на какую доску ступил, покажет время. — Илья усмехнулся.

— Не все ешь, что дают, — с важным видом изрек Гашков.

— А это зависит от того, насколько человек проголодался, — отпарировал Илья.

— Всякое чудо — на три дня. Запомни это, может, понадобится.

— Бывают и долговечные чудеса!

— Слушай того, кто многое повидал.

— Если уж говорить об этом, то мы, дядя Добри, такого понасмотрелись в окопах, что тебе и не снилось.

3

Лоев долго думал над этим разговором. Хотя сын и старый сельский богач не сказали друг другу обидного слова, расстались они как после тяжелой ссоры. И это было вызвано не случайным словом. Лоев понимал, что причины здесь более глубокие и серьезные. Он видел — порвалась невидимая ниточка, прежде связывавшая его с другом, соседом и побратимом.

Илья прав. Сто, тысячу раз прав! Добри Гашков не видит дальше своего носа. До сих пор Лоев считал его знатоком в политических вопросах. А на поверку вышло, что он отсталый и недалекий человек. Мир идет вперед, а он топчется на одном месте. И даже пятится назад. «Хочет вернуть старое. Реакционер», — сказал про него Илья. Лоев долго думал над словами сына. И здесь он прав. Реакционер. Правильно — реакционер! Трудно думать такое о старом друге и недавнем единомышленнике, но ничего не попишешь, что правда, то правда.

После разговора у Гашковых Лоев часто подолгу беседовал с сыном. И ему казалось, что на старости лет он окончил своего рода высшую школу.

— Большевики в России забрали у богачей землю и отдали ее бедным крестьянам, — объяснил отцу Илья. — Ленин сказал, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает.

Теперь у русских крестьян есть своя земля. Вот в чем сила большевиков. С ними народ, и они с народом… И пусть себе Добри Гашков рассказывает про вагон евреев, посеявших смуту в России… А Ленин… Каким же необыкновенным человеком он должен быть!

Да, вот в чем дело, вот почему болит душа у Добри Гашкова. За землю свою трясется. И недаром. Правду говорят: коли медведь у соседей пляшет, и ты его жди. А это не простой медведь — сибирский медведище. Оттого-то Божков и называет новое русское правительство правительством антихристов.

Лоев передал жене разговор Гашкова с Ильей. Он не сказал, что дело дошло почти до ссоры. Только намекнул, что Гашков стоял на своем, а Илья — на своем, что они так и не договорились и, кажется, побратим теперь дуется. Лоевиха, однако, поняла, почему муж говорит ей об этом и что может за этим последовать.

— А ты что же смотрел! — с укором сказала она ему. — Одернул бы Илью.

— Зачем одергивать? Они говорили о политике и поспорили из-за России…

— Из-за России! — оборвала его она. — Не надо было Илье перечить ему. О чем бы он ни говорил, нашему лучше было молчать… Ведь знаете, Тинку им отдавать собираемся. Вот вернется Русин, сыграем свадьбу…

— Не то чтобы уж очень поспорили, — попытался смягчить удар Лоев. — Побратим говорил, что новая власть в России плохая, а Илья защищал ее.

— Ну и пусть бы себе говорил, незачем было Илье встревать, что ему за дело до того, какая она в России, власть-то! — злилась на сына Лоевиха. — А ты что говорил? — накинулась она на мужа.

— А что мне говорить? Ничего не говорил! — оправдывался тот. Видно, что-то они с Ильей сделали не так, навредили Тинке, но не мог же Илья сидеть как оплеванный, не мог поджать хвост, точно дворняжка. И хотя слова жены расстроили Лоева, он не жалел, что Илья противоречил самолюбивому богачу.

— А ты не догадался сказать, что Илья ошибается, что он еще молод, многого не понимает? Не догадался? — Старуха была похожа на встревоженную наседку, готовую броситься на каждого, кто посягнет на ее любимое дитя.

— Нет, — тихо, но твердо ответил Лоев.

— А почему? — не оставляла в покое мужа рассерженная мать.

— Потому, что Илья прав. Понимаешь? — вскипел Лоев.

— Понимаю! — Она скрестила руки на груди и закачалась взад-вперед, охваченная отчаянием и негодованием. — Понимаю, что ты выжил из ума и все дело можешь испортить… Вот что я понимаю.

«Не навредили ли мы в самом дело дочери, а?» — подумал старик и виновато присмирел.

— Не могу я кривить душой! — выкрикнул он, но в его голосе сквозила неуверенность. — Хватит того, что я молчал. А надо бы в глаза сказать ему, что Илья прав.