Повести

Старый Гашков слушал молча и время от времени внимательно поглядывал на сына, словно хотел убедиться, что это он, а не кто-нибудь другой, почесывал свой длинный нос, скреб в затылке. Что-то сжимало ему грудь, причиняло боль, угнетало.

— Значит, тесняки на фронте ведут за собой других, а? — спросил он.

— Солдаты с теми, кто за мир, — неопределенно ответил Русин.

Это заключение совсем не понравилось старику. Ему хотелось заметить, что только бездельники могут идти на поводу у тесняков, но он сдержался и промолчал.

— А знают ли солдаты, что тесняки могут забрать у них землю, как это сделали большевики в России, а? — нетерпеливо и резко спросил он.

— Кто думает на фронте о земле? — Русин грустно улыбнулся. — В могилу-то ее с собой не заберешь. Каждый думает о своей жизни…

Старый Гашков недовольно засопел, но ничего не возразил. «Вот до чего довели людей разбойники-либералы, — думал он про себя. — Нет теперь людям дела ни до земли, ни до порядка, ни до закона…»

— А вдруг и у нас все повернется так, как в России? — старик вопросительно посмотрел на сына. Но тот ничего не ответил.

«Надоело ребятам в окопах сидеть, вот и клюют на любую удочку, — решил старый Гашков. — Ну ничего, кончится война, вернутся люди домой, и все встанет на свои места». Эта мысль немного успокоила его.

Отпуск кончился, и фронтовика проводили в часть. Проводили с надеждой на скорое возвращение, на близкую свадьбу. Но никто не мог отделаться от страхов и сомнений. По дороге на станцию Тинка старалась казаться веселой, шутила, заговаривала о будущей совместной жизни. Но на сердце у девушки было тяжело, оно разрывалось от боли. Где-то в глубине сознания таилась страшная мысль — а вдруг эта проклятая война убьет ее молодость, вдруг она останется ни девушкой, ни вдовой?..

Но Тинка не давала ей волю, и на ее красивом чистом лице не было ни тени грусти. Она не должна казаться печальной, не должна выдавать свою тревогу перед его родителями, которых она уже считала своими. Да и он, ее послушный и умный Русинчо, не должен перед разлукой видеть ее тоску. Вчера вечером, когда они по-настоящему прощались — с бесконечными объятиями и поцелуями, она рассказала жениху, как у нее болит сердце, как не хочется, чтобы он уезжал на фронт. Но на станции Русин должен видеть невесту улыбающейся и счастливой, чтобы всегда и везде вспоминать ее такой.

А вернувшись со станции, она долго горько плакала в маленькой комнатке за кухней.

4

Невесело прошла пасха, которую Тинка ждала с таким нетерпением. Девушки завели было хоровод, но плясали как-то вяло. Запели новую песню, которую придумывали целый месяц. Но и песня получилась грустной и, как показалось Тинке, даже скорбной. В песне рассказывалось о молодом солдате, оставившем дома невесту. В первом же бою его сразила англо-французская пуля. Именно так и было сказано — англо-французская. Перед смертью солдат попросил товарищей передать матери и невесте, чтобы не ждали его, потому что он обручился с «черной землей македонской»… От этой песни Тинке стало не по себе. Дня три она ходила как больная. Ей снились страшные сны, она сама толковала их и тайком плакала… На гуляньях почти не было парней, разве что изредка мелькнет призывник. Одеты люди были плохо, не хватало продуктов, мало кто мог приготовить на праздник что-нибудь вкусное.

Многие семьи носили траур. Не веселились, не смеялись, не плясали и те, кто не получил похоронной — неизвестно, что случится завтра.

После пасхи крестьяне вышли в поле. Но война, казалось, прошлась и по нивам. Не было дождей, земля рано начала покрываться трещинами. Эти трещины зияли ранами на дорогах и нивах.

Превозмогая стеснительность, Тинка все чаще заходила к своим будущим родителям, помогала им по дому. Гадала, удобно ли помочь им и на огороде. Мать сердилась на нее: «Нас тут пять женщин, ступай, помоги свату, твой дом теперь там». И Тинка шла, целыми днями работала без устали, но не работа изматывала ее. Ее убивало мучительное ожидание, беспокойство за Русина. Время шло, а тот все не приезжал в отпуск. Правда, все время писал, что должны отпустить, но вот уже и короткие петровские посты не за горами, а его все нет.

В мучительных надеждах и страхах прошло лето. Говорили, что на фронте идут ожесточенные бои. Но это было ясно и без разговоров: приходили похоронные, бесчисленные письма из госпиталей от раненых, возвращались инвалиды. Конца-края войне не было видно. Россия заключила мир с Тройственным союзом, но теперь на нее напали Германия и Австро-Венгрия… Тинка плохо разбиралась в этих запутанных мировых проблемах, зато старый Гашков внимательно следил за событиями, недовольно сопел и вполголоса сыпал проклятиями. Падение правительства Радославова немного взбудоражило людей, но и новое правительство демократов и радикалов продолжало старую политику. А как понимал Гашков, эта политика была политикой Фердинанда.

— Где сели, там и слезли, — сердито ворчал он. — Пропала Болгария! Теперь нам конец!