Повести

Казалось, ничего особенного не было в словах Немцева, штурман зовет его по делу, но Сергей почувствовал какую-то неловкость, что-то более значительное почудилось ему в тех двух шагах до двери, возле которой стоял штурман. Хоть бы Семен Семенович подал знак какой или произнес слово. Но отвернулся боцман, разминает пальцами папиросу, словно и нет ему никакого дела до Сергея и Немцева.

— Ты чего? — нетерпеливо спросил штурман и съязвил: — Я же тебя не насовсем забираю, будет еще время и байки послушать. Верно, Семен Семенович?

— Ты, Валерий Николаевич, — не принимая шутливого тона, сказал боцман, — построже с Досова спрашивай. Он тягущой. Не гляди, что кожа да кости. Хороший конь жирным не бывает. — И продолжал: — Главное, ты ему делом своим покажи, как хорошим речником можно стать. Это главное, А все остальное приложится! Но уж и мне иногда разреши с ним потолковать. Авось, глядишь, и не только байку услышит.

С верхней палубы «Гряды», куда коротким гудком вызвали вахтенного Досова, видно, как отражаются в воде гора с разбежавшимися по ней домишками, белая церковь, голубенькая пристань. Сергею не впервые доводится быть в рубке, но он все равно слегка этим подавлен: очень уж здесь просторно и торжественно.

Рулевой небрежно касается рукояток штурвала, нос судна уваливается влево, пароход ловко входит в крутое колено поворота. Штурман Немцев советует рулевому:

— Одерживай!

Рулевой с заговорщицким видом оглядывается и чуть заметно подмигивает Сергею, явно намекая на штурмана: учи, мол!

В углу рубки на высоком табурете примостился незнакомый Сергею мужчина. На нем темно-синий китель, один рукав которого булавкой пристегнут к карману. Однорукий добродушно улыбается Сергею; щерит рот в улыбке и матрос, показывая крупные зубы.

— Не узнаешь, Досов? — спрашивает мужчина. — Так скать, героем стал и старых знакомых забыл… Помнишь, весной я у вас в селе был?

— А-а, — говорит Сергей, вспомнив вербовщика.

Вербовщик подает руку, и матрос осторожно пожимает ее.

— Зачем звал, Валерий Николаевич? — спрашивает Сергей.

— Торопишься? — Штурман улыбается. — В армии служил, а порядка не знаешь! Разве положено начальству вопросы задавать?

Сергей бормочет:

— Виноват, товарищ штурман!

— То-то же. — Немцев умиротворенно кивает и вдруг супит брови, строго спрашивает: — А ну-ка, что в рубке лишнее?

Сергей молчит, чувствуя, как потеют ладони и начинает жечь уши.

— В пособии же нет этого. И боцман не говорил.

Штурман добродушно смеется:

— Грязь лишняя.

Рулевой и вербовщик смотрят на Сергея, улыбаются, но без ехидства, а просто так, как в своей компании, когда подтрунивают над равным.

— Пристань, Валерий Николаевич! — докладывает рулевой. — Дать привальный?

— Погоди, — говорит штурман. — Пусть Досов подаст. Привыкает пусть. Давай, Сергей Иванович, врубай!

Сергей осторожно нажимает на рукоятку. Раздается продолжительный свисток.

Штурман выходит на мостик, наклоняется к переговорной трубе. «Гряда» сбавляет ход.

Сергей оглядывается на вербовщика, тот негромко и ободряюще говорит:

— Ничего, Досов, ничего. Привыкай.

По заведенному порядку боцману на стоянках надлежит совершать обход и осмотр судна. В прошлую навигацию, да и в начале нынешней напарником при обходе был Тежиков. Теперь боцман берет Сергея Досова.

Они спускаются в цепной ящик; поднимают в трюмах слани — разборные полы; высвечивают железные конструкции корпуса; чистят голубницы в шпангоутах, чтобы не застаивались подсланевые воды, без задержки выплескивались эжектором-водогоном.

Недавно они нашли под сланями чье-то письмо. Чернильные строчки на конверте расплылись, еле проглядывались, но внутри текст был невредимым. Сергей стал читать вслух. Писала мать сыну. Между многочисленными поклонами от родных и соседей сообщала, что шибко скучает, ждет на побывку.

Боцман молча слушал Серегин голос, раздававшийся в холодном и пустом трюме. Роились мысли: какой он, этот сын? Разве хороший бросит письмо от матери? Мнилось боцману: может, и Серегу зовут в письмах домой, а он прочтет и выкинет, как этот раззява.

— Давай отошлем, — предложил Сергей, прочитав письмо и снова вложив листы в конверт. — В Альметьевске живет. Растяпа. — Он протянул письмо боцману.

Семен Семенович повертел надорванный конверт, неожиданно рассердился:

— Была бы нужда, не стал бы выбрасывать. Порви да выкинь. — И не удержался, спросил: — Сам о матери не забываешь? Гляди, Серега, мать одна… Галку Спиридонову помнишь, трубки в котле заваривала?

— Помню, — Сергей кивнул. — Хорошая девка. Я ее сразу запомнил, еще весной.

Боцман хмыкнул:

— Не то слово — хорошая. Прямо как не знай что… И работает, и вообще… Да, так вот поглядел бы, как она по матери убивалась. Хоронить ездила свою маму в Рыбную Слободу.