Повести

— Не знаю, право, как-то неловко. Может, в следующий раз, — делает попытку отклонить предложение Мария.

— Обидите нас, — серьезно и доверительно говорит Пелагея. — Идемте! Ваня тоже зовет!

А когда они втроем подходят к дому, Андрейка говорит тетке:

— Тетя Поля, а я ее уговариваю: приедем в Черноречье, пусть живет у нас, правда?

— Это уж вы с отцом будете решать, — рассудительно отвечает тетка. — Чего мы отсюда можем советовать?.. Проходите, Мареюшка, — и пропускает гостью вперед, успев при этом ревниво, по-бабьи оценить ее: худа, но стать хорошая, платьишко старое, но чистое и опрятно подштопанное, — проходите, не побрезгуйте, а я сейчас.

Через несколько минут она возвращается, неся в одной руке половину кочана квашеной капусты, а во второй — посудину с казенной сургучной пробкой.

— Ну, мать! — обрадованно и удивленно говорит Иван и вертит в руках четвертинку. — Вот это да! Я уж и забыл, когда и пить-то такую доводилось… Все точно: сорок градусов и цена — три пятнадцать. Где же это ты расстаралась?

— Да так это, к случаю, с осени еще поставила в погреб, поставила да и забыла, — Пелагея хитрецки ужала губы и покосилась на гостью: цени, мол, какая я домовитая.

— К случаю, значит, — повторяет Иван, подмигнув незаметно жене, и принимается разливать водку в три граненые стопки.

— Ну, давайте тогда за этот случай и выпьем, Мария… Не знаю, как вас по-отецки-то? Ну вот, значит, Мария Ефимовна, держите, как говорится, и чтобы до дна, зла чтобы не оставлять, значит!

Он на минуту умолкает, смотрит в окно, прислушивается к шороху и треску льдин, ликующим ребячьим воплям на берегу, шумно и глубоко втягивает воздух.

— Ну, будем здоровы!

Глава 6

Вскрытия реки нетерпеливо ждал не только Иван Досов.

В Черноречье томился и считал дни, когда пройдет Ока, а за ней Волга, Алексей Филатов. Он договорился с директором завода, что его отпустят на четыре дня. За это время он рассчитывал обернуться в Мурзиху и привезти Андрейку. Конечно, он бы мог съездить и раньше, но поезда ходили только до Казани, а там еще сто верст надо было добираться на лошадях. Дорога не из легких. Поэтому он решил, что лучше уж дождаться, когда откроется навигация.

И как только после майских, негромких в этом году празднеств прошла Ока, Алексей с первым же пароходом поехал в Мурзиху. По командировочному удостоверению ему без особых трудов удалось купить билет на «Жан Жореса», и через двое суток он уже был в Мурзихе, где его так рано не ждали, потому что хотя он и отбил телеграмму, но ее получили только спустя несколько дней после его приезда.

Напрасно проискав попутную телегу, Алексей отправился пешком, благо никаких вещей, кроме солдатского мешка, с ним не было. Да и в мешке невесть какая тяжесть: несколько кусков сахару, недоеденная горбушка хлеба, бритва, зубная щетка. Но это все мелочь. Самой тяжелой ношей в мешке была литровая бутылка с черной резиновой пробкой: Утрисов расщедрился, распорядился, чтобы дали Алексею литр спирта. Берег бутыль Алексей пуще глаза — обмотал вафельным полотенцем, представляя, как разопьют они ее с Иваном при встрече.

На пристани он купил «Хмурое утро» Алексея Толстого. Но это тоже не было в тягость — для сына.

Почувствовав мешок за плечами, он вспомнил, как еще позавчера прилаживал контейнер, в котором переносят гремучую ртуть. Правда, контейнер был потяжелее, но зато широкие брезентовые лямки с амортизаторами были удобнее, да и шагать по резиновому коврику было не в пример легче, чем по этой густой, скользкой грязи.

«Ну, ладно, — утешил он себя, — спешить некуда». И зашагал, прижав руки и не ворочая спиной, той походкой, какую он незаметно для себя усвоил, когда стал работать в пятом производстве.

На пароходе он начал было читать купленную книгу, но дочитать, хотя она и очень нравилась ему, не сумел, так как часто ловил себя на мыслях о предстоящей встрече с сыном, с двоюродным братом Иваном Досовым, наконец, с родными местами, которые он, по совести говоря, отчаялся когда-нибудь увидеть.

В такие минуты Алексей выходил на палубу перед каютами, облокачивался на фальшборт, вглядывался в близкую, стремительно проносившуюся мутную воду весенней реки, вглядывался так, что начинала кружиться голова.

О чем он думал под это недовольное шипение взрезаемой носом парохода желтой воды, под мерный, ритмичный перестук колес?

По свойству своей натуры, склонности к системе, он пытался все, что увидел, узнал и перечувствовал за последнее время, привести в мало-мальски понятный и четкий порядок.

Если прежде работа занимала у него не только душу, но и время, то сейчас, в эти последние два месяца, времени у него оказалось в избытке. И он, не зная, как разумно распорядиться им, изнывал и терзался этим изобилием. И люди тоже замечали это.

Соседка Пяткина, видя Алексея слоняющимся возле дома, выпытывала: скоро ли он женится? Квартирантка тетка Глафира советовала быстрее привезти сына. Илья Пяткин уверял, что лучше всего напиваться: «Я вот по ногтям заметил. Когда запьешь, знаешь, как время летит? Не поспеваешь ногти стричь! Вали попробуй, увидишь сам!»