Повести

— Ходи, соколики! — покрикивает Михалев, стоящий наливалой — подавальщиком мешков. — Отвалим — отдохнем!

Сергей, приседая пониже, просит боцмана:

— Клади второй!

— Пупок развяжется, — ласково язвит боцман и подталкивает матроса.

Мешок за мешком. Все меньше их остается на пристани. Сергей даже жалеет: не успел показать, какой он старательный. Очередь Сергея за Тежиковым. Сейчас Тежиков подставит широкую сутулую спину, на которой даже через плотную стеганку выпирают лопатки, и, согнувшись, словно длинный гвоздь, понесет мешок. Сергей тоже нагибается, чтобы ловчей принять очередную ношу.

— Ну, чего ты, Тежиков? — слышится голос боцмана. — Бери давай!

Сергей распрямляется и видит, что Тежикова перед ним нет.

— Что я дурак, что ли, — огрызается Тежиков и отходит еще дальше в сторону, — последний мешок брать? Пусть дураки носят!

Крепко пахнет рыбой и смолой. Тоскливо кричат чайки, с размаху кидаясь в мутноватую, желтую воду. Слюдой отблескивают чешуйки воблы на палубе. Слышно, как звучно плещет в смоленый бок пристани волна да одышливо выдыхает пар насос-водогон.

«Раз… два… три», — считает удары волн Сергей и говорит:

— Я возьму!

Руки у боцмана устали поддерживать мешок, и он соглашается:

— Бери!

Сергей легко поднимается по круто наклоненному трапу на пароход. Уходя, слышит голос Тежикова:

— Ты за мануфактуру не хватай! Думаешь, боцман, так можно?

Скрылась за мысом Рыбная Слобода, шлепает плицами «Гряда», усами расходятся за кормой неторопливые волны.

— Ты сам, Серега, не понимаешь на что решился! — Боцман расстегивает ворот кителя. — Еще с бурлаков тянется: кто взвалил на себя последний мешок или ящик, тот последний человек… Вот Тежикову и не любо. Смеяться, мол, станут надо мной. А ты, в общем, молодец!

Они сидят на носу «Гряды». Шумит вода, взрезанная острым носом парохода. Смотрит Сергей на реку, покрытую пятнами ряби, похожими издали на потемневшие весенние льдины, и хочется ему сказать боцману что-то приятное, особенное. Но особенных слов он не находит и, озабоченно вздохнув, великодушно говорит:

— А может, он от слабости, Тежиков-то? У него ведь плоскостопие, его и на фронт не брали из-за этого. Он мне говорил.

— А-а! — Михалев раздраженно машет рукой. — Плоскостопие! Ум у него… — Боцман крутит пальцем возле виска, затем лезет в карман, достает пару воблин и протягивает одну Сереге: — На вот, посолонись маленько.

Они едят воблу, тщательно обсасывая косточки и плавники, оставляя напоследок плотную, радужно взблескивающую мякоть спинки.

— Плоскостопие! — не может уняться Михалев. — На фронт речников в войну не брали. Мы и так на военном положении были… Нахал он, хвастун. Рта никому не даст раскрыть: это, мол, что, вот у нас был случай. — Боцман засмеялся. — Зимой нынче мы его проучили. Расскажу как-нибудь после. — И неожиданно спросил: — Отец-то у тебя есть?

Сергей отвечает, что отец погиб в сорок пятом. В Мурзихе остались мать и брат. Вот пройдет навигация, и он на зиму тоже вернется домой.

— Ну, до этого еще дожить надо. Нечего загадывать, — говорит боцман. — Сколько воды утечет… Тут иной раз полагаешь так, а оно все наперекосяк идет.

Многое мог бы порассказать боцман Михалев и не такому желторотому матросу, как Серега Досов. Видел он пузатую, широкобедрую канонерку «Ваня № 5», на которой осенью восемнадцатого держал флаг комиссар военной флотилии Николай Маркин. Помнил, как их буксир уводил баржу с оружием из захваченного белочехами Симбирска. Слыхивал, как далеким знойным летом первого года республики схватывались на митингах речники друг с другом, до хрипоты и кулаков доказывая, что не может быть Волга нейтральной. Мог бы пойти после гражданской войны на учебу. Звали в ту пору коммунистов в учебные заведения. Не пошел. Поднимал флот, затопленный колчаковцами на Каме и Белой.

Капитанами стали его годки Сутырин, Яранцев, Леонтьев. Звали к себе, сулили должности в пароходстве. Не уходил, медлил: вот еще навигация, еще, вот сыновей на ноги поставит… Война.

В сорок втором все руководство речного флота было на Волге. Так неужели ему, Михалеву, на берегу отсиживаться? Перед самым ледоставом встретился с начальником пароходства под Сталинградом. Срочное задание: отвести землечерпалку «Волжскую-26» под Камышин. Начальник пароходства, он теперь в замах у министра ходит, тогда сказал Михалеву (знакомы были еще с давней плавательской практики): «Машина нам пригодится, Семен Семенович!» Пригодилась. Первой начала выемку грунта на Волго-Доне.

И хотя не дослужился до высоких должностей боцман Михалев, он считал, что прожил свои годы не зря.