Повести

— Та-ак! Рассказывай, Арзамасцев, что у вас там творится? Где отряд? Где Степанов?

— Капитан Степанов в селе Гощалково. Поприжали нас было немцы, но мы вовремя из кольца вырвались. В другой район перешли. Кое-кто из ваших людей к нам пробрался. От них-то мы и узнали, что с вами беда стряслась.

— Об Ушияке ничего не слышал?

— Говорят, его немцы убили. Мы уж думали, что и вас нет в живых. Те, кто до нас добрались, рассказывали, что много ваших тогда полегло. Радисты все погибли. А про вас и про Ушияка никто ничего не знал. Потом уж связные из Всетина говорили, что Ушияка в какой-то деревне немцы застрелили. Вроде бы и вас там же убили. Степанов нас и послал выяснить обстановку да попробовать след ваш найти. По радио уже сообщили на Большую землю, что вы с Ушияком пропали. Теперь он сам принял командование бригадой.

— Откуда же вы радиостанцию раздобыли? Ты же сказал, что все радисты погибли. Наверно, и рация немцам досталась?

— А у нас своей станции нету, товарищ капитан. Мы в нашем районе группу наших десантников встретили. У них своя рация есть. По ней теперь и держим связь с Киевом.

Такие известия были сейчас нужнее любых лекарств. Мурзин забыл про ноющую боль в ноге, забыл о перенесенных невзгодах. Хотелось вот сейчас, не медля ни минуты, распрощаться с гостеприимными хозяевами и двинуться в путь, чтобы побыстрее встретить Степанова, связаться со штабом партизанского движения Украины.

Но и Арзамасцев, и второй партизан уговорили его дождаться утра. Да и растроганный Ян Ткач настойчиво просил, отведать душистой сливовицы, чтобы как-то отметить встречу.

Аничка Ткачева наварила картошки, нажарила колбасы. За ужином Арзамасцев разговорился, вспомнил о недавней диверсии на железной дороге, в которой сам принимал участие.

— Послал нас капитан Степанов мост разведать возле города Границе. Наши ребята его еще в начале октября подорвали. Семь суток железная дорога тогда не работала. А тут слух дошел, что немцы мост восстановили. Вот и пошли мы, узнать, как бы его опять ахнуть. Группу повел Петр Москаленко. Подобрались мы. Наблюдаем из леса. Охрана сильная. По четыре часовых с каждой стороны стоят. И в караульном помещении человек тридцать — сорок, не меньше. Мост как-никак больше восьмидесяти метров. Высмотрели мы все. Москаленко даже схему нарисовал. Пошли обратно. А он и говорит: «Давайте, ребята, на полустанок заглянем. Может, там чего-нибудь интересное подвернется». Свернули к полустанку. Еще издалека увидели эшелон с цистернами. Стоит. На мосту-то одна колея действует. Вот немцы с этого полустанка и регулируют, с какой стороны эшелоны на мост пускать. Подкрались поближе, глядим, охраны почти никакой. Всего шесть солдат на семнадцать цистерн. Нам сверху, с горы-то, все как на ладони видать... Посовещались мы малость... И решили этот бензинчик ахнуть... Одного парня с гранатами Москаленко послал вперед, поближе к путям. А мы все за деревьями попрятались. Потом по его команде как вдарили из автоматов по этим цистернам. Бензин будто из решета в разные стороны фонтанами хлынул. Немцы в стороны разбежались, залегли за насыпью. А нам-то сверху опять как на ладони их видно. Они наугад по лесу строчат, а мы прицельно. Только в азарт вошли, а на путях уже море разливанное. Бензин ручьями течет. Туда Толя Толстов и метнул две гранаты. Только, наверно, и одной бы хватило. Огонь-то сразу забушевал... Да такое пламя, что и в лесу жарко стало... Паровоз гады успели отцепить, угнали. А цистерны все начисто полегли. Мы в горы бежали, а позади все цистерны рвались... Вот так и долбаем проклятых бошей. — В голосе Арзамасцева звучало неподдельное удовольствие. Да и Мурзин радовался за своих питомцев. С такими ребятами можно смело идти на крупные диверсионные операции. Настроение омрачала лишь неоправданная гибель партизан в бункерах на горе Чертов млин, потеря рации и радистов и непонятное исчезновение Ушияка.

«Ведь если бы командир бригады был убит в перестрелке, то партизаны узнали бы об этом от местных жителей, — раздумывал Мурзин. — В таких случаях немцы широко рекламируют свои успехи. А может быть, Ушияк ранен и так же, как я, скрывается у кого-нибудь из селян? Может, все еще обойдется».

Мурзин вспомнил мягкий, приветливый голос Ушияка и неизменное «Юрий-братор», с которым тот все чаще обращался к нему в последнее время.

А с Ушияком произошло вот что.

Пока несколько партизан отстреливались от наседавших немцев, двое оставшихся с Ушияком успели отнести командира от злополучной поляны, где их так неожиданно атаковали каратели.

Ушияк чувствовал себя совсем плохо. Пуля, угодившая в бедро, раздробила кость. Каждое неловкое движение причиняло нестерпимую боль.