Повести

Когда Журавлев и Арзамасцев увели Попежика из спальни, Степанов, в чем был, развалился на мягкой пуховой постели.

— Вот ведь как живут люди! Не то, что мы, на голых нарах да на полу.

— Ничего. Живы будем, и мы после войны отоспимся, — ответил Мурзин. — А сейчас давай-ка расставляй народ. Надо же с почестями встретить господ жандармов.

Через несколько минут, когда в спальне остался Мурзин с двумя партизанами, вернулся Попежик в сопровождении Арзамасцева и Журавлева.

— Пан велитель! — обратился он к Мурзину еще с порога. — Сейчас приедут. Будут здесь через полчаса. Вы спрячьтесь в соседних комнатах, а я пойду их встречать к воротам...

— Нет, судруг Попежик. Не будет по-твоему. Раз нам оказана такая честь, мы сами встретим жандармов. Вы, — обратился Мурзин к Журавлеву и Арзамасцеву, — оставайтесь с ним здесь, а мы пойдем встречать гостей.

Четверых партизан Степанов поставил возле ворот. Несколько человек остались в темном коридоре. А сам Степанов вместе с Мурзиным и остальными разместились возле окна в кабинете Попежика, чтобы схватить жандармов живыми, когда они войдут в кабинет.

Вскоре на дороге к имению засветились фары легкового автомобиля. Выхватывая из темноты кружащиеся снежинки, лучи света приближались к воротам усадьбы. Наконец машина остановилась возле самых ворот, фары потухли, и вместе с темнотой на землю опустилась напряженная тишина. Четыре темные фигуры направились через двор к флигелю.

Неожиданно у входа в дом раздался чей-то возглас на немецком языке и началась свалка. Мурзин, Степанов, а за ними и остальные партизаны бросились опрометью из кабинета на улицу. Степанов с ходу кинулся на здоровенного фашиста, пытавшегося вытащить из кобуры пистолет. Через мгновение тот лежал уже на снегу, а Степанов, усевшись на него верхом, закручивал ему руки за спину. С остальными тремя тоже справились без единого выстрела.

Оторопевших жандармов привели в кабинет помещика. Из соседней комнаты ввели перепуганного хозяина. Жандармский офицер со связанными позади руками стал истошно кричать на трясущегося Попежика. Он ругал его то на немецком, то на чешском языке и все норовил высвободить руки.

— Ну ладно! Хватит! — прервал его Мурзин и стукнул рукояткой пистолета по письменному столу.

Жандармский офицер умолк, презрительно оглядел партизан. Фуражку он потерял во время борьбы, белесые волосы его были взлохмачены. Из-под густых нависших бровей на партизан глядели сверкающие ненавистью голубые глаза.

— Настоящий ариец! — уже спокойнее проговорил Мурзин.

— Партизан! Бандит! Капут! — выкрикнул тот. Слезы бессильной ярости стремительно покатились по его гладко выбритым щекам к подбородку.

— Юра, с этим все ясно. Как они, так и мы, — сказал Степанов и, подняв пистолет, выстрелил в грудь фашиста.

Немец вздрогнул, ноги его подкосились, и он грохнулся навзничь. Трое других жандармов, молча наблюдавшие эту сцену, словно по команде упали на колени и стали молить о пощаде.

— Я есть только шофер машина! — неустанно твердил один из них.

А жандарм так рьяно плюхнулся на колени, что не удержал равновесия и, ткнувшись лицом в дощатый пол, в кровь разбил себе нос. Руки его были связаны за спиной, и партизанам пришлось поднимать его с пола.

У Мурзина вдруг зародился дерзкий план.

— Слушай, Иван, подойди-ка сюда, — позвал он своего друга. И, когда Степанов подошел, добавил: — А что, если нам с их помощью прорваться в здание жандармерии? Сейчас ночь. Там только дежурные могут быть, остальные спят. Вот шуму-то понаделаем.

— Что ж, дело говоришь, — согласился Степанов.

Он повернулся к жандарму, из носа которого все еще капала кровь, и приказал ему следовать в соседнюю комнату. Тот испуганно втянул шею в плечи, покорно побрел к двери.

Мурзин пошел за ними.

Оказавшись в спальне помещика, немец начал молить Степанова сохранить ему жизнь. Степанов молча развязал ему руки и лишь потом объяснил, что партизаны оставят его в живых, если он проведет их в помещение жандармского участка.

Сержант согласно кивнул, в глазах его затаилась надежда. Достав из кармана платок, он приложил его к носу.

...А через двадцать минут от ворот помещичьего имения отъехал легковой автомобиль немецкой жандармерии города Фриштак. За рулем, переодетый в форму жандарма, сидел Костя Арзамасцев. Рядом с ним ерзал на сиденье пленный жандармский сержант. Позади восседали Мурзин и Степанов, причем Степанов напялил на себя шинель и фуражку расстрелянного жандармского офицера. Вслед за ними со двора имения выехал небольшой реквизированный у помещика автобус, в котором разместились остальные партизаны.

Около двух часов ночи оба автомобиля въехали в спящий город Фриштак, миновали несколько пустынных улиц и остановились неподалеку от жандармского участка. Выбравшись из машин, партизаны построились в колонну по три. Под руководством Степанова и пленного сержанта подошли они к будке караульного.