Повести

— По осени только цыплят считают. Несолидно, Андрей Васильевич, нехорошо. Сам ведь уговорил нас играть под интерес. Плати, и всё тут!

— Смеётесь, что ли, где я сейчас такие деньги возьму?

— Нас это не волнует. Твоя затея, мы тебя за язык не тянули, — Григорьев походил по комнате, зевнул и, присев к столу, что-то написал. — Ладно уж… Подпиши вот эту бумагу, и мы тебе прощаем долг.

— Какую ещё бумагу, — техрук взял в руки листочек.

"Я, Семерин А. В., проиграл в карты… рублей и, в счёт погашения долга, обязуюсь:

1. Забыть о шурфах на участке Орондокит.

2. Первым бортом улететь в город и не появляться здесь до конца сезона.

3. Держать в тайне этот договор".

— Подписывай, Андрей Васильевич. У тебя нет выхода. Мужик ты скупой, а эта фитюлька тебе ничего не стоит. Не дай бог ещё Влас узнает, что ты, вместо работы, в карты здесь играл. Подписывай!

Перед заходом солнца техрук улетел в город, а Лукьян с Воронцовым долго изучали заковыристую подпись.

Показали расписку Ковалёву, Лукьян был доволен, как ребенок.

— Проучили тунеядца! Больше носа не покажет. А если эта бумажка к Деду попадет, плохо придётся Семерину. Выгонит.

— Так и вас выгонит. Другого способа не могли найти?

— Чтобы не прикрыл шурфы? Не-е… Это — старый способ. С такими людьми надо бороться их оружием, — он с сожалением порвал расписку и бросил клочья в печку. — Деду отдавать её нехорошо. Нам же достанется и за то, что играли, и за то, что заложили… Пусть помнит нас!

Я пять лет отработал инспектором гортехнадаора под началом подобного кадра. Сколько крови из нас попил этот самодур! Ничего не могли с ним сделать. Строил из себя крупного деятеля, а сам — неряха, матерщинник. Всё время с расстегнутыми пуговицами на брюках ходил, в грязной рубашке.

Однажды говорит по телефону с высоким начальством, бегает у стола с трубкой, захлебывается от любезности. Тут деда Митьку, кочегара, как на грех, проносило.

Меня мгновенно осенило, шепнул ему на ушко: "Митрий, дров машину привезу, только сделай, что попрошу". Битый старик выслушал и рассмеялся: "Запросто, голубь ты мой ниценный!"

Подходит к начальнику и выдёргивает из ширинки полу белой рубашки. Потопал дальше. Шеф как взревёт: "Ах ты, старая курва!" Трубка его спрашивает: "Это вы мне сказали?"

Он аж побелел: "Нет-нет! Что вы?! Это я с подчинённым говорил". Трубка уже гремит, даже нам слышно: "Это вы так разговариваете с подчинёнными?! Да ещё с пожилыми людьми!"

Всё… Упёк его тот собеседник телефонный на такую работу, откуда не поговоришь, по штату не положен телефон.

— А все-таки, зря вы так Семерина обработали. Шурфы бы он не закрыл, Петров знает про них.

— Надел ты, Семён, ещё один хомут…

— Ты что, Лукьян, против доразведки?

— Не против, но, на твоём месте, за это дело не стал бы браться. Зачем лишняя ответственность. План выполняем, запасы разведанные есть. Мой себе золотишко без головной боли. Забот и так хватает.

— От дела не отступлюсь. Время покажет, кто прав.

— Дерзай, — вяло махнул рукой Григорьев, — только, зачем тебе это? Не пойму. Если есть золото, когда-нибудь найдут.

— Извини за высокопарность, но это же лишний металл для артели, для страны. Сегодня! Завтра! Я верю, понимаете, верю, что обязательно найдём, что жила есть. Отработаем месторождение и уйдём отсюда. Кто и когда попытается найти жилу? Никто! Разве это не страшно?

Мы должны его искать! Мы обязаны рискнуть, попробовать! Лучше нас это никто не сделает, это я точно знаю. Пусть головная боль, как ты сказал, пусть мешают техруки. Да ведь, это даже интересно!

Лучше жить с больной головой, чем с больной совестью в "хате с краю", — Ковалёв поднял глаза и увидел понимающую улыбку на лице Воронцова, удивился ей и спросил:

— Что разулыбался?

— Я с тобой согласен, могу ещё людей с ремонта оторвать, если понадобится. Вдруг действительно найдёшь, это же перспектива всей артели. Действуй! Золото любит настырных.

— Спасибо за поддержку, а ты, Лукьян?

— А что я, план выполняем, значит, можно попробовать, бей свои шурфы.

За окном прогремел вездеход и остановился у гостиницы, Семён вышел посмотреть на "рыбака".

Фролов привёз Низового.

Марк с мешками отёков под бегающими глазами бочком втиснулся в гостиницу. На тайгу опустилась ненастная хмарь, и заместитель начальника милиции решил переждать непогоду на Орондоките.

Куда девалась чопорность и апломб Низового! Старик стариком. Обвисли губы, закисли глаза, редкие волосы слиплись в неряшливые колтуны.

— Закурить можно, начальник? — бодрясь, обратился к Семёну.

— Кури, не жалко, — кинул пачку сигарет на стол. Дрожащими пальцами Марк выдернул одну и торопливо чиркнул спичкой. Захлебнулся дымом, прикрыл глаза.

— Вот, Семён Иванович, как можно глупо попасться в нашей работе. Припрятал я немного золотишка, чтобы включить в план следующего месяца, а Фролов утверждает, что себе взял. Нелепость! Абсурд! Я прекрасно знаю, чем это пахнет. Зачем мне нужно рисковать в преклонных летах. Влас требует план, вот и хотел ровнёхонько отрегулировать.

— Не ври… Низово-о-ой! — перебил говорившего Фролов. — Тебе уже не выкрутиться, никто не поверит сказочкам. Всё!