Повести

Джерид - опасная джигитовка на Атмайдане, мясной площади Стамбула, где турки справляют байрам. Старому Еми-Али выбили на Атмайдане глаз и веко другого глаза изорвали в клочья. "Безглазым" звали его, и то была неправда. Могло случиться и так, но - велик аллах! - Еми-Али только окривел.

Селом Топ-хане шел Еми-Али - местом, где выливают пушки. Множество их, черных и гладких, лежало у воды.

Матросов-новичков обучали корабельной службе. Над людьми на веревках висели овощи. "Репу крепи!" - раздавалась команда, и неловкая рука крепила парус. "Капусту отдай!" - кричал начальник, и матрос поспешно отдавал конец.

Знакомый каикчи повез старика на другой берег.

Веселая корма плясала на зыбях. Зеленым семихолмием вставал Стамбул. На галере турок с сизым, как боб, носом пил кофе. Чашка в его руках дымилась, похожая на цветок. Из воды вылетел шумный веер весел.

Каикчи пристал к галере. Старик взобрался на палубу и подсел к турку. У Еми-Али были длинные волосы, лицо в сетке морщин и брови бритые, как у дервиша. Ему подали кофе. Потом каикчи повезет турка и Еми-Али в Стамбул.

Водоносы шли им навстречу, неся тяжелые кожаные мешки.

- Вода свежа, - кричали они, - как начало человеческой жизни! Запасайтесь в засуху. За мешок - деньга!

Спуск от Адрианопольских ворот привел путников к оконечности сераля. Оттуда снова подъем, и у мечети Сулеймана дорога уперлась в невольничий рынок - Аурит-базар.

Еми-Али, толмач, рассказчик и завсегдатай кофеен, посредничал на Аурит-базаре.

- Эффенди Гиссар, - сказал он, - ты будешь стоять в тени и курить, а я тем временем побегаю на солнцепеке. Невольники будут у тебя мигом пророк дважды не объедет на своей кобылице рай.

У входа на рынок продавали голубей. Три голубя, один за другим, исчезли в небе, выпущенные Гиссаром, - таков был обычай: прежде чем купить человека, турок выпускал на волю птиц.

За каменной стеной тянулись похожие на курятник клети. Женщины стояли в них, закрытые картинно пестрыми платками либо фатой. Напротив теснились невольники. Каждый раз перед началом торга купцы читали молитву за здоровье султана. "Не надо спешить, - смеясь, говорил Еми-Али, - не надо спешить и уподобляться петухам, клюющим ячменные зерна".

Он отобрал невольников: двух горских черкесов и одного русского Ивашку, которого привез Мус-Мух. Гиссар осмотрел будущих гребцов: согнул им руки в локтях, велел широко открыть рты и каждому постучал чубуком о зубы.

Глашатай объявил цену.

- Слаб. Не куплю, - сказал Гиссар, указывая на Ивашку.

- Эффенди! - возразил толмач. - Цветок алоэ ждет двадцать лет, пока улыбнется солнцу. Скажи, когда Еми-Али обманывал тебя?

Толмач приблизил к Ивашке лицо, косясь большим и страшным глазом. На руке русского он заметил перстень. Однорукий бородатый старик был вырезан на широкой дужке. Цепкие пальцы потянули перстень. Ивашка с силой толкнул в грудь толмача.

Еми-Али сел на землю. Гиссар засмеялся.

- Вот и неправда! - сказал он. - Цветок алоэ улыбается солнцу раньше срока.

А Мус-Мух шепнул глашатаю, склонив тощую шею:

- Надо уступить, Гиссар купит троих...

Когда торг был закончен, Еми-Али получил бакшиш. Невольников связали рука с рукой и повели. Толмач тронул за плечо Гиссара:

- Эффенди! Я получил немного, но больше и не прошу. Позволь только снять с русского перстень. Еми-Али очень ценит амулеты.

Гиссар кивнул головой. Старик снял перстень со связанной руки, мигнул Ивашке рваным глазом и скрылся.

Они покинули базар. За воротами сухой ветер нес пыль. Толпа высматривала в небе дождь. В пряной духоте розовели олеандры.

Шли янычары. Впереди несли котлы, в которых варят плов*. Их брали в битву и опрокидывали, когда затевался бунт. Гудели барабаны. Мулла верхом на осле вез Коран. По ветру веял шелковый "кипарис побед" - зеленое знамя халифов...

_______________

* К о т л ы, в к о т о р ы х в а р я т п л о в, - символ братства у янычар.

Невольников на каике перевезли в Топ-хане.

На берегу, на подпорах, стояла галера. На ней жили гребцы. Бритые казацкие головы были повернуты к Гиссару и его людям. Певучая жалоба долетела до Ивашки вместе с брызгами воды:

Подай нам, господи, з неба дрiбен дощик,

А з низу буйний вiтер!

Ой, чи бы не встала по Черному морю бистрая хвиля,

Ой, чи бы не повирвила якорiв з турецькой каторги*,

Да вже нам ся турецька бусурманьска каторга надоiла!..

_______________

* К а т о р г а - гребное судно, на которое турки ссылали работать гребцами пленных или же осужденных людей; отсюда и "каторга" - место ссылки на тяжелую работу.

Звон железных "кайданов", горючие слова песни и шорох волн потрясли Ивашку. Впервые всем сердцем понял: "Неволя!" Не его одного, Ивашки, горемычный рок, а всех этих кандальников общее круговое горе!.. Он даже рванулся вперед, - рука, связанная с рукой черкеса, заныла. Их ввели на галеру. Бородатый турок набил им на ноги колодки и сорвал рубахи, - спину каждого заклеймил огненный завиток...

Казаки окружили Ивашку, спрашивали о родине угрюмо и тихо:

- Да уж остались ли на Руси какие люди?

- Не всех ли хрестьян турки в полон побрали?

- Верно ли, што по нашей степи саранча шла великая?