Повести

шоссе, пока голод и жандармы опять не загнали их туда, откуда месяц назад выгнали.

Скорым шагом Рыбак дошел до изгиба дороги и свернул на пригорок. Волчий след на снегу также

поворачивал в сторону хутора. Очевидно чувствуя близость жилья, волк осторожно и нешироко ступал

обочиной, тесно прижимаясь к кустарнику. Впрочем, Рыбак уже перестал следить за дорогой - все его

внимание теперь было устремлено вперед, туда, где кончался кустарник.

Наконец он торопливо взобрался по склону на верх пригорка и тут же подумал, что, по-видимому,

ошибся - наверно, хуторские постройки были несколько дальше. Так нередко случается на малознакомой

дороге, что некоторые участки ее исчезают из памяти, и тогда весь путь сдается короче, чем на самом

деле. Рыбак еще ускорил свой шаг, но опять начал отставать Сотников. Впрочем, на Сотникова Рыбак

уже перестал обращать внимание - неожиданно и как будто без всякой причины им завладела тревога.

Пуньки все еще не было в ночной серости, как не было впереди и других построек, зато несколько

порывов ветра оттуда донесли до путников горьковато-едкий смрад гари. Рыбак сначала подумал, что

это ему показалось, что несет откуда-то из леса. Он прошел еще сотню шагов, силясь увидеть сквозь

заросли привычно оснеженные крыши усадьбы. Однако его ожидание не сбылось - хутора не было. Зато

еще потянуло гарью - не свежей, с огнем или дымом, а противным смрадом давно, остывших углей и

пепла. Поняв, что не ошибается, Рыбак вполголоса выругался и почти бегом припустил серединой

дороги, пока не наткнулся на изгородь.

Изгородь была на месте - несколько дар перевязанных лозой кольев с жердями криво торчали в снегу.

Тут, за полоской картофлянища, и стояла когда-то та самая пунька, на месте которой сейчас возвышался

белый снеговой холмик. Местами там выпирало, бугрилось что-то темное - недогоревшие головешки, что

ля? Немного в отдалении, у молодой яблоневой посадки, где были постройки, тоже громоздились

занесенные снегом бугры с полуразрушенной, нелепо оголенной печью посередине. На местах же

сараев - не понять было - наверно, не осталось и головешек.

Минуту Рыбак стоял возле изгороди все с тем же неумолкавшим ругательством в душе, не сразу

сообразив, что здесь случилось. Перед его глазами возникла картина недавнего человеческого жилья с

немудреным крестьянским уютом: хатой, сенями, большой закопченной печью, возле которой хлопотала

бабка Меланья - пекла драники. Плотно закусив с дороги, они сидели тогда без сапог на лежанке и

смешили хохотунью Любку, угощавшую их лесными орехами. Теперь перед ним было пожарище.

- Сволочи!

Преодолев минутное оцепенение, Рыбак перешагнул жердь и подошел к печи, укрытой шапкой

свежего снега. Совершенно нелепым выглядел на ней этот снег, плотным пластом лежавший на загнетке

и даже запечатавший устье печи. Трубы наверху уже не было, наверно, обвалилась во время пожара и

сейчас вместе с головешками неровной кучей бугрилась под снегом.

Сзади тем временем притащился Сотников, который молча постоял немного у изгороди и по чистому

снегу подворья отошел к колодезному срубу. Колодец, кажется, был тут единственным, что не

пострадало в недавнем разгроме. Цел оказался и журавль. Высоко задранный его крюк тихо

раскачивался на холодном ветру. Рыбак в сердцах пнул сапогом пустое дырявое ведро, обошел

разломанный, без колес, ящик полузаметенной снегом телеги. Больше тут нечем было поживиться - то,

что не сожрал огонь, наверно, давно растащили люди. Усадьба сгорела, и никого на ней уже не было.

Даже не сохранилось человеческих следов, лишь волчьи петляли за изгородью - наверно, волк тоже

имел какие-то свои виды на этот злосчастный хутор.

- Подрубали называется! - бросил Рыбак, уныло возвращаясь к колодцу.

- Выдал кто-то, - сипло отозвался Сотников.

Боком прислонившись - к срубу, он заметно поеживался от стужи, и, когда переставал кашлять,

слышно было, как в его груди тихонько похрипывало, словно в неисправной гармони. Рыбак, запустив в

карман руку, собрал там между патронов горсть пареной ржи - остаток его сегодняшней нормы.

- Хочешь?

Без особой готовности Сотников протянул руку, в которую Рыбак отсыпал из своей горсти. Оба

принялись молча жевать мягкие холодные зерна.

Пожалуй, им начинало всерьез не везти, и Рыбак подумал, что это невезение перестает быть

случайностью: кажется, немцы зажимали отряд как следует. И не так важно было, что вдвоем они

остались голодными, - больше тревожила мысль о тех, которые мерзли теперь на болоте. За неделю

боев и беготни по лесам люди измотались, отощали на одной картошке, без хлеба, к тому же четверо

было ранено, двоих несли с собой на носилках. А тут полицаи и жандармерия обложили так, что,

пожалуй, нигде не высунуться. Пока пробирались лесом, Рыбак думал, что, может, эта сторона болота