Повести

кто она, эта красотка, нелепой случайностью войны заброшенная в фашистский концлагерь? Кто она,

чтобы выкладывать ей то трудное, что в свое время отняло столько душевных сил у него? Примет ли ее,

пусть и чуткая, честная душа суровую правду его страны, в которой дай бог разобраться самому? Разве

что посочувствует. Но сочувствие ему ни к чему, за двадцать пять лет жизни он привык обходиться без

него. Поэтому пусть лучше все будет для нее хорошим, именно таким, каким она это себе представляет.

И он смолчал.

Отдавшись раздумью, Иван тем не менее шел быстро и не замечал времени. Джулия, поняв, что

задела слишком чувствительную струну в его душе, тоже умолкла, немного приотстала, и они долго

молча взбирались по склону. Между тем на величественные громады гор спустился тревожный ветреный

вечер. Горы начали быстро темнеть, сузились и без того сжатые тучами дали: исчез серебристый блеск

хребта - туманное марево без остатка поглотило его. На фоне чуть светлого неба чернели гигантские

близнецы ближней вершины, а за ней - другая, пониже. В седловине, вероятно, был перевал, туда и вела

тропа.

Обычно вечер угнетающе действовал на Ивана. Ни днем, ни ночью, ни утром не было так тоскливо,

так бесприютно, тревожно и тягостно, как при наступлении сумерек. Со всей остротой он почувствовал

это в годы войны, да еще в плену, на чужой земле - в неволе, в голоде и стуже. Вечерами особенно остро

донимало одиночество, чувство беззащитности, зависимости от злой и неумолимой вражеской силы. И

нестерпимо хотелось мира, покоя, родной и доброй души рядом.

- Иван!.. - неожиданно позвала сзади Джулия. - Иван!

Как всегда, она сделала ударение на «и», это было непривычно, вначале даже пугало, будто

поблизости появился еще кто-то кроме них двоих. Иван вздрогнул и остановился.

Ничего больше не говоря, Джулия молча плелась между камнями, и он без слов понял, в чем дело.

Сразу видно было, как она устала, да и сам он чувствовал, что необходимо отдохнуть. Но в этой

заоблачной выси стало нестерпимо холодно, бушевал, рвал одежду, гудел в расщелинах ошалелый

ветер. Зябли руки, а ноги совсем окоченели от стужи. Холод все крепчал, усиливался к ночи и ветер.

Всей своей жестокой, слепой силой природа обрушивалась на беглецов. Иван спешил, хорошо понимая,

что ночевать тут нельзя, что спасение только в движении, и если они в эту ночь не одолеют перевала, то

завтра уже будет поздно.

- Иван, - сказала, подойдя, Джулия, - очэн, очэн уставаль.

Он переступил с ноги на ногу - ступни болели, саднили, но теперь он старался не замечать этого и

озабоченно посмотрел на Джулию.

- Давай как-нибудь... Видишь, хмурится.

23

Из-за ближних вершин переваливалась, оседая на склонах, густая темная туча. Небо постепенно

гасило свой блеск, тускло померцала и исчезла в черной мгле крошечная одинокая звезда; все вокруг -

скальные громады, косогоры, ущелья и долины - заволокла серая наволочь облаков.

- Почему нон переваль? Где ест переваль?

- Скоро будет. Скоро, - обнадеживал девушку Иван, сам не зная, как долго еще добираться до

седловины.

Они снова двинулись по едва приметной в каменистом грунте тропинке. Иван боялся теперь потерять

спутницу и, прислушиваясь к привычному стуку ее колодок, шел несколько медленнее. На крутых местах

он останавливался, ждал девушку, подавал ей руку и втаскивал наверх, сам при этом еле удерживая в

груди сердце. А ветер бешено трепал одежду, тугими толчками бил то в спину, то в грудь, затрудняя

дыхание, свистел в камнях, часто меняя направление - даже не понять было, откуда он дует.

Вскоре совсем стемнело, громады скал слились в одну непроглядную массу, черное, беспросветное

небо сомкнулось с горами. Стало так темно, что Иван то и дело оступался, натыкался на камни,

несколько раз больно ушиб ногу, и тогда впервые им овладело беспокойство - где тропа? Он согнулся,

внимательно вгляделся, попробовал нащупать тропу ногами, но кругом были одни камни, и он понял, что

они заблудились.

Выпрямившись, он отвернулся от ветра и стал ждать, пока подойдет девушка. Когда та доковыляла до

него, Иван бросил: «Постой тут!» - а сам пошел в сторону. Джулия восприняла это молча, почти

равнодушно, сразу опустилась на камень и скорчилась от холода. Он же, сдерживая в душе тревогу,

отошел еще дальше, всматриваясь под ноги и время от времени ощупывая землю ногами, - тропы не

было. Постепенно в воздухе что-то замерцало, он протянул руку и понял: это пошел снег. Мелкая редкая

крупа косо неслась из ветреной черной мглы, понемногу собираясь в ямках и щелях. Иван стоял,

вглядываясь в темноту, и напряженно думал, что делать дальше. Снег сгустился, внизу постепенно

светлело, и вдруг он увидел неподалеку извилину потерянной тропы.

- Эй, Джулия! - тихо позвал он.

Девушка почему-то не откликнулась. Он, продрогнув, с растущей досадой в душе ждал. «Что она там,