Повести

заснула? Вот еще дал бог попутчицу! По бульварам с такой прогуливаться», - сердился он. А ветер по-

прежнему люто бился о скалы, снежная крупа густо сыпала с неба, шуршала по камням; вконец зашлись

от холода ноги. Руки он спрятал в рукава; за пазухой жег тело настывший пистолет.

- Эй, Джулия!

Она не ответила, и он, выругавшись про себя, с неохотой, ступая на мокрые холодные камни, пошел

туда, где оставил ее.

Джулия сидела на камне, скорчившись в три погибели, прикрыв колени тужуркой. Она не отозвалась,

не поднялась при его приближении, и он, предчувствуя недоброе, остановился перед ней.

- Финита, Иван!29 - тихо проговорила она, не поднимая головы.

Он промолчал.

- Как это финита? А ну вставай!

- Нон вставай. Нет вставай.

- Ты что, шутишь?

Молчание.

- А ну поднимайся! Еще немного - и перевал. А вниз ноги сами побегут.

Молчание.

- Ну, ты слышишь?

- Финита. Нон Джулия марш. Нон.

- Понимаешь, нельзя тут оставаться. Закоченеем. Видишь, снег.

Однако слова его на девушку не производили никакого впечатления. Иван видел, что она изнемогла, и

начал понимать бесполезность своих доводов. Но как заставить ее идти? Подумав немного, он достал

из-за пазухи помятую краюшку хлеба и, отвернувшись от ветра, бережно отломил кусочек мякиша.

- На вот хлеба.

- Хляб?

Джулия встрепенулась, сразу подняла голову. Он сунул ей в руки кусочек, и она быстро съела его.

- Еще хляб!

- Нет, больше не дам.

- Малё, малё хляб. Дай хляб! - как дитя, жалобно попросила она.

- На перевале получишь.

Она сразу замкнулась и съежилась.

- Нон перевал!

- Какой черт «нон»?! - вдруг закричал Иван, стоя напротив. - А ну вставай! Ты что надумала?

Замерзнуть? Кому ты этим зло сделаешь? Немцам? Или ты захотела им помочь: в лагерь вернуться?

Ага, они там тебя давно ждут! - кричал он, захлебываясь от ветра.

Она, не меняя положения, вскинула голову:

- Нон лагерь!

- Не пойдешь в лагерь? Куда же ты тогда денешься?

29 Все, Иван! (итал.)

24

Она замолчала и снова поникла, сжалась в маленький живой комочек.

- Замерзнешь же! Чудачка! Загнешься к утру, - смягчившись, сказал он.

Ветер сыпал снежной крупой, крутил вверху и между камнями. Хотя снег, был мелкий, все вокруг

постепенно светлело, стала заметна тропа, и проглядывались изломы камней. Без движения, однако,

тело быстро остывало и содрогалось от стужи, переносить которую становилось уже невмоготу.

- А ну вставай! - Иван рванул ее за тужурку и по-армейски сурово скомандовал: - Встать!

Джулия, помедлив, поднялась и тихо поплелась за ним, хватаясь за камни, чтобы не упасть. Иван,

насупившись, медленно шел к тропе. Он уже начал думать, что все как-нибудь обойдется, что самое

худшее в таком состоянии сбиться с ритма, хотя бы присесть, и тогда потребуется значительно больше

усилий, чтобы встать. Вдруг уже возле самой тропы сильный порыв ветра стеганул по лицам снежной

крупой и так ударил в грудь, что они задохнулись. Джулия упала.

Иван попытался помочь ей подняться, взял девушку за руку, но она не вставала, закашлялась и долго

не могла отдышаться. Наконец, сев на камень, тихо, но твердо, как об окончательно решенном, сказала:

- Джулия финита. Аллее! Иван Триесто. Джулия нон Триесто.

- И не подумаю.

Иван отошел в сторону и тоже сел на выступ скалы.

- А еще говорила, что коммунистка, - упрекнул он. - Паникер ты!

- Джулия нон паникор! - загорячилась девушка. - Джулия партыджано.

Иван уловил нотки обиды в ее голосе и ухватился за них. «Может быть, это растревожит ее», -

подумал он.

- Трусиха, кто ж ты еще?

- Нон трусиха, нон паникор. Силы малё.

- А ты через силу, - уже мягче сказал он. - Знаешь, как однажды на фронте было? На Остфронте, куда

ты собиралась. Окружили нас немцы в хате. Не выйти. Бьют из автоматов в окна. Кричат: «Рус,

сдавайсь!» Ну, комвзвод наш Петренко тоже говорит: «Аллес капут». Взял пистолет и бах себе в лоб. Ну

и мы тоже хотели. Вдруг ротный Белошеев говорит: «Стой, хлопцы! Застрелиться и дурак сумеет. Не для

того нам Родина оружие дала. А ну, - говорит, - на прорыв!» Выскочили мы все в дверь, да как ударили из

автоматов и кто куда - под забор, в огороды, за угол. И что думаешь: вырвались. Пятеро, правда,

погибли. Белошеев тоже. И все же четверо спаслись. А послушались бы Петренко, только бы на руку

немцам сыграли: никого и стрелять не надо, бери и закапывай.

Джулия молчала.

- Так что, пошли?

- Нон.

- Ну какого черта? - весь дрожа от холода, начал терять терпение Иван. - Замерзнешь же, глупая.

Стоило убегать, столько лезть под самое небо?

Она продолжала молчать.

- На кой черт тогда они себя подорвали! - сказал он, вспомнив погибших товарищей. - Надо, чтоб хоть

кто-нибудь уцелел. А ты уже и скисла.

Он вскочил, чувствуя, что насквозь промерз на ветру, зашагал по тропе - на сером снегу отпечатались

темные следы его босых ног. Хорошо еще, что не было мороза, иначе им тут верная смерть. Минуту

спустя он решительно остановился напротив Джулии.

- Так не пойдешь?

- Нон, Иван.

- Ну, как хочешь. Пропадай, - сказал он и тут же потребовал: - Снимай тужурку.