Повести

самые облака, сзади, в седловине, сидели немцы. Получилась самая отменная западня - надо же было

попасть в такую! Для Джулии это было слишком внезапно и мучительно после вдруг вспыхнувшей

надежды спастись, и он теперь не уговаривал ее - не находил для этого слов.

Из пропасти несло промозглой сыростью, их разгоряченные тела начали быстро остывать; вокруг в

скалах, словно в гигантских трубах, выл, гудел ветер, было облачно и мрачно. Но почему немцы не идут,

не стреляют, столпились вверху на седловине - одни сидят, другие стоят, обступив полосатую фигуру

безумного? Иван всмотрелся и понял: они развлекались. Раскуривая, тыкали в гефтлинга сигаретами - в

лоб, в шею, в спину, - и гефтлинг со связанными руками вьюном вертелся между ними, плевался,

брыкался, а они ржали, обжигая его сигаретами.

- Руссэ! Рэттэн! Руссэ!43 - летел оттуда истошный крик сумасшедшего.

Иван насторожился - сволочи, что они еще выдумали там? Почему они такие безжалостно-

бесчеловечные и к своим и к чужим - ко всем? Неужели это только от душевной низости, ради забавы?

Похоже было, немцы чего-то ждали, только чего? Возможно, какой-либо подмоги? Но теперь ничто

уже не страшно. Теперь явная финита, как говорит Джулия. Четвертый его побег, видимо, станет

последним. Жаль только вот это маленькое человеческое чудо - эту черноглазую говорунью, счастье с

которой было таким хмельным и таким мимолетным. Хотя он и так был благодарен случаю, который

послал ему эту девушку в самые последние и самые памятные часы его жизни. После всего, что

случилось, как это ни странно, умирать рядом с ней было все же легче, чем в ненасытной печи

крематория.

Джулия, кажется, выплакалась, плечи ее перестали вздрагивать, только изредка подергивались от

холода. Он снял с себя тужурку и, потянувшись к девушке, бережно укрыл ее. Джулия встрепенулась,

пересилила себя, села и запачканными, в ссадинах кулачками начала вытирать заплаканные глаза.

- Плёхо, Иванио. Ой, ой, плёхо!..

- Ничего, не бойся! Тут два патрона, - показал он на пистолет.

42 Быстрей! Быстрей! Удирай быстрей! (нем.)

43 Русский! Спаси! Русский! (нем.)

48

- Нон счастья Джулия. Фина вита44 Джулия, - в отчаянии говорила она.

Он неподвижно сидел на земле, неотрывно следя за немцами, и все внутри у него разрывалось от

горя и беспомощности. Перед собственной совестью он чувствовал себя ответственным за ее судьбу.

Только что он мог сделать? Если бы хоть немного доступнее был обрыв, а то проклятый, нависший над

бездной карниз, за ним еще один, а дна так и не видно в мрачном тумане, даже не прослушивался шум

потока. Опять же нога, разве можно удержаться на такой крутизне? И вот все это, собравшись одно к

одному, определило их неизбежный конец.

- Руссэ! Рэттэн! Рэттэн! Руссэ! - слабо доносился из седловины голос безумного.

Джулия, увидев на седловине немцев, привстала на колени и вскинула маленькие свои кулачки:

- Фашисте! Бриганти! Своляч! Нэйман зи унс! Ну?45

На седловине примолкли, затихли, и ветер вскоре донес оттуда приглушенный расстоянием голос:

- Эй, рус унд гурен! Ми вас будет убиваль!..

И вслед второй:

- Ком плен! Бросай холодна гора. Шпацирен горяча крематориум!..

Лицо Джулии снова загорелось яростной злостью.

- Нейм! Нейм! - махала она кулачками. - Ком нейм унс! Нун, габен зи ангст? !46

Немцы выслушали долетевшие до них сквозь ветер слова и один за другим начали выкрикивать

непристойности. Джулия, злясь от невозможности ответить им в таком поединке, только кусала губы.

Тогда Иван взял ее за плечи и прижал к себе. Девушка послушно припала к его груди и в безысходном

отчаянии, как дитя, заплакала.

- Ну не надо! Не надо. Ничего, - неловко успокаивал он, едва подавляя в себе приступ злобного

отчаяния.

Джулия вскоре затихла, и он долго держал ее в своих объятиях, горько думая, как здорово все

началось и как нелепо кончается. Наверно, он абсолютный неудачник, самый несчастный из всех людей -

не смог воспользоваться такой благоприятной возможностью спастись. Голодай, Янушка и другие

сделали бы это куда лучше - добрались бы уже до Триеста и били бы фашистов. А он вот завяз тут, в

этих проклятых горах, да еще, как волка, дал загнать себя в ловушку. Видно, надо было, как и взялся,

рвать ту бомбу - пусть бы бежали другие. А так вот. . И еще погубил Джулию, которая поверила в тебя,

побежала за тобой, полюбила... Оправдал ты ее надежды, нечего сказать!

Он прижимал к груди ее заплаканное лицо, неясно, сквозь собственную боль ощущая трепет ее рук на

своих плечах. Это вместе с отчаянием по-прежнему вызывало в нем невысказанную нежность к ней.

Потом Джулия села рядом, поправила рукой растрепанные ветром волосы:

- Малё, малё волёс. Нон большой волёс. Никогда!

От горя он только стиснул зубы. Рассудок его никак не мог примириться с неотвратимостью гибели. Но

что сделать? Что?