Повести

лучей просветы голубизны. Казалось, вот-вот должен был выплыть из туч Медвежий хребет, до которого

они не дошли. Очень хотелось увидеть его и солнце, но их все не было, и оттого стало невыносимо

горько.

Иван опустился на землю - то, что вот-вот должно было произойти, уже не интересовало его, он знал

все наперед. Он даже не оглянулся, когда собаки появились на седловине. Овчарки шли все время по

следу и были разъярены погоней. Джулия вдруг бросилась к Ивану, прижалась к нему и закрыла лицо

руками:

- Нон собак! Нон собак! Иванио, эршиссен! Скоро!.. Эршиссен!

Гнев и первое потрясение, прорвавшиеся в нем, сразу исчезли, он снова стал спокойным. Убить себя

было просто, куда страшнее то же самое сделать с Джулией, но он должен это сделать. Нельзя было

позволить эсэсовцам взять их живыми и повесить в лагере - пусть волокут мертвых! Если уж не удалось

вырваться на свободу, так надо досадить им хотя бы своей смертью.

В это время немцы пустили собак.

Одна, две, три, четыре, пять пегих, спущенных с поводков овчарок, распластавшись на бегу,

устремились по склону; за ними бежали немцы. Поняв, что вот-вот они окажутся тут, Иван вскочил,

схватил за руку Джулию, та бросилась ему на шею и захлебнулась в плаче. Он чувствовал, что надо что-

то сказать. Самое главное, самое важное осталось у него в сердце, но слова почему-то исчезли, а собаки

с визгом неслись уже по лощине. Тогда он оторвал ее от себя, толкнул к обрыву - на самый край

пропасти. Девушка не сопротивлялась, лишь слабо всхлипывала, будто задыхаясь, глаза ее стали

огромными, но слез в них не было - стыл только страх и подавляемый страхом крик.

На обрыве он кинул взгляд в глубину ущелья - оно по-прежнему было мрачным, сырым и холодным;

тумана, однако, там стало меньше, и в пропасти ярко забелели снежные пятна. Одно из них узким

длинным языком поднималось вверх, и в сознании его вдруг сверкнула рискованная мысль-надежда.

50

Боясь, что не успеет, он ничего так и не сказал Джулии, а опустил уже поднятый пистолет и толкнул

девушку на самый край пропасти:

- Прыгай!

Джулия испуганно отшатнулась. Он еще раз крикнул: «Прыгай на снег!» - но она снова всем телом

качнулась назад и закрыла руками лицо.

Собаки тем временем выскочили на взлобок. Иван почувствовал это по их лаю, который громко

раздался за самой спиной. Тогда он сунул в зубы пистолет и подскочил к девушке. С внезапной яростной

силой он схватил ее за воротник и штаны и, как показалось самому, бешено ногами вперед бросил в

пропасть. В последнее мгновение успел увидеть, как распластанное в воздухе тело ее пролетело над

обрывом, но попало ли оно на снег, он уже не заметил. Он только понял, что самому с больной ногой так

прыгнуть не удастся.

Собаки бешено взвыли, увидев его тут, и Иван подался на два шага от обрыва. Впереди всех на него

мчался широкогрудый поджарый волкодав с одним ухом - он перескочил через камни и взвился на дыбы

уже совсем рядом. Иван не целился, но с неторопливым, почти нечеловеческим вниманием, на которое

был еще способен, выстрелил в его раскрытую пасть и, не удержавшись, сразу же в следующего.

Одноухий с лету юзом пронесся мимо него в пропасть, а второй был не один - с ним рядом бежали еще

два, и Иван не успел увидеть, попал он или нет.

Его недоумение оборвал бешеный удар в грудь, нестерпимая боль пронизала горло, на миг мелькнуло

в главах хмурое небо, и все навсегда погасло...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

«Здравствуйте, родные Ивана, здравствуйте, люди, знавшие Его, здравствуй, деревня Терешки у Двух

Голубых Озер в Белоруссии.

Это пишет Джулия Новелли из Рима и просит вас не удивляться, что незнакомая вам синьора знает

вашего земляка, знает Терешки у Двух Голубых Озер в Белоруссии и имеет возможность сегодня, после

нескольких лет поисков, послать вам это письмо.

Конечно, вы не забыли то страшное время в мире - черную ночь человечества, когда с отчаянием в

сердцах тысячами умирали люди. Одни, уходя из жизни, принимали смерть как благословенное

освобождение от мук, уготованных им фашизмом, - это давало им силы достойно встретить финал и не

погрешить перед своей совестью. Другие же в героическом единоборстве сами ставили смерть на

колени, являя человечеству высокий образец мужества, и погибали, удивляя даже врагов, которые,

побеждая, не чувствовали удовлетворения - столь относительной была их победа.

Таким человеком был и ваш соотечественник Иван Терешка, с которым воля провидения свела меня

на трудных путях победной борьбы и огромных утрат. Мне пришлось разделить с Ним последние три дня

Его жизни - три огромных, как вечность, дня побега, любви и невообразимого счастья. Судьбе не угодно

было дать мне разделить с Ним и смерть - рок или обычный нерастаявший сугроб снега на склоне горы

не дали мне разбиться в пропасти. Потом меня подобрали добрые люди - отогрели и спасли. Конечно,