Повести

И лейтенант начал готовиться.

Кроме людей, надлежало получить боеприпасы, бутылки КС, взрывчатку, два метра бикфордова

шнура. Четверо из девяти были в обтрепанных шинелишках без телогреек, нужно было их

переобмундировать. Кто-то долго не хотел выдавать маскхалаты (на накладной не было подписи

старшего начальника); за лыжами пришлось ездить в тыловую, за пятнадцать километров, деревню.

Последнюю ночь перед выходом он едва прикорнул пару часов, поел только раз за день, выстоял на трех

инструктажах, но в тринадцать тридцать все-таки привел группу к высокому с красивыми ставнями дому.

На этот раз его беспрепятственно пропустили внутрь, и он с трепетной радостью доложил о готовности

выполнить боевой приказ.

Генерал закончил телефонный разговор и положил трубку. Как был в меховом поверх гимнастерки

жилете, молча вышел во двор, где, выстроившись по команде «смирно», ждали девять бойцов с

Дюбиным во главе. Генерал молча прошелся перед этим строем, осмотрел все, и на его немолодом уже,

в морщинах, с провалившимися щеками лице впервые за время своего пребывания в штабе Ивановский

не обнаружил и следа пугающе начальственной строгости. Теперь это было просто усталое лицо

обремененного многими заботами, плохо выспавшегося, пожилого человека.

71

- Сынки! - сказал генерал, и что-то в душе лейтенанта странно дрогнуло. - Все знаете, куда идете?

Знаете, что будет трудно? Но нужно. Видите, метет, - показал он в низко нависшее облачное небо, из

которого падал легкий снежок. - Авиация на приколе. На вас вся надежда...

Он и еще говорил, наставляя, как вести себя в трудную минуту в тылу, где уже никто, кроме товарища,

не сможет тебе помочь. Но он мог бы и не делать этого - лейтенант имел достаточный опыт боевых

действий в немецком тылу, накопленный за время двухнедельных блужданий по смоленским лесам. А

вот его совершенно не начальнический, почти дружеский тон и его участливое отношение к их полным

неизвестности судьбам с первых слов сразили лейтенанта, который с этой минуты готов был на все,

лишь бы оправдать эту его человеческую сердечность. Даже сама смерть в этот момент не казалась ему

чем-то ужасным - он готов был рисковать жизнью, если это понадобится для Родины и если на это

благословит его генерал.

Наверно, так чувствовал себя не один он, а и другие в этом коротеньком строю во дворе,

преисполненные внимания и решимости. И когда Ивановский, отдав честь, повернул группу на выход, в

его душе неумолчным торжествующим маршем звучали фанфары. Он знал, что выполнит все, на что

послан, иного не должно, а потому и не могло быть...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Как лейтенант ни торопил бойцов на последних километрах пути, все же рассвет застал их в голом,

белоснежном после ночной вьюги поле, на подходах к шоссе.

Пользуясь предрассветными сумерками, Ивановский прошел еще километр. Со все возрастающим

риском он приближался к едва заметной на склоне нитке дороги, как вдруг увидел на ней спускающиеся

с пригорка машины. Лейтенант чуть не вскрикнул с досады - не хватило каких-нибудь пятнадцати минут,

чтобы проскочить на ту сторону. В утешение себе он сначала подумал, что машины скоро пройдут, и они

действительно быстро скрылись вдали, но следом появился какой-то конный обоз, потом в обгон его

выскочили из-за пригорка две черные приземистые легковушки. Стало ясно: начинался день и

усиливалось движение; перейти шоссе незамеченными с их самодельной волокушей нечего было и

думать.

Тогда Ивановский, не приближаясь к шоссе, но и не удаляясь от него, круто взял в сторону, на

недалекий голый пригорок с реденькой гривкой кустарника. Укрытие там, судя по всему, было не бог

весть какое, но и ждать в лощине на виду у шоссе тоже никуда не годилось - стало светло, и каждую

минуту их могли обнаружить немцы.

Расходуя последние силы, лыжники взобрались по склону пригорка, едва не вывалив из волокуши

раненого, и лейтенант, превозмогая ставшую привычной боль, устало заскользил к недалекому уже

кустарнику. Однако на полпути к нему перед Ивановским вырос из снега какой-то довольно высокий вал,

ровно прорезавший пригорок и уходивший к шоссе. Лейтенант в недоумении остановился, но вскоре все

понял и обрадованно махнул медленно бредущим за ним товарищам - давайте скорее!

Это был полузаметенный снегом противотанковый ров, одно из тех многокилометровых полевых

сооружений, которые с начала войны во всех направлениях изрезали русскую землю. Сколько труда

было затрачено на их устройство, но лейтенант не мог вспомнить случая, чтобы такой ров сколько-

нибудь задержал продвижение танковых армий Гитлера. Колоссальные эти сооружения, наверно, только

тогда оправдывали свое назначение, когда были надежно прикрыты огнем пехоты и артиллерии, в