Повести

Однажды, по настоятельной просьбе подруги, Олеся согласилась устроить выставку своих картин, и на следующее утро стала знаменитой. Многие люди мечтали приобрести картины за солидные деньги. Финансовый вопрос семьи был благополучно решён. Но не вопрос её постоянно болевшей души. Уход Глеба был для неё равносилен собственной смерти. Лямку жизни заставляли тянуть дети, требовавшие любви, заботы и материального обеспечения. Мир, вне общения с детьми, для Олеси перестал существовать.

Вот и всё. Жизнь треснула, как зеркало, на которое наехал трактор. Прошлое стало казаться далёким и нереальным. Будто на глаза Олеси надели чёрную повязку, не позволяющую видеть окружающее ярким, радостным, полным жизни. Её душа медленно умирала в чудовищных мучениях, тлела вместе с сигаретами, которые Олеся начала курить после смерти мужа, осыпалась пеплом, растворялась сизым дымом. От неё осталась пустая оболочка. Даже во время непродолжительного сна, окружающее казалось серым и дождливым, словно слёзы её, сдерживаемые во время бодрствования, принимали вид нескончаемого, печального дождя. В груди поселилась пустота. Хотя Олеся понимала, что не может пустота быть там, где ещё недавно билось, захлёбываясь от фантастического, нереального счастья, её сердце.

Олеся возвращалась домой после осмотра больного младенца. Сильный порыв ледяного ветра растрепал её волосы. Скорей бы уж в метро, согреться в тёплом помещении, смешаться с толпой. Возможно, там и мысли растеряются, забудутся и перестанут причинять невыносимую боль.

Сумерки растекались по улицам большого города, забирая с собой чёткие контуры зданий, деревьев, пешеходов, оставляя после своего нашествия лишь размытые тени.

Олеся медленно брела мимо тусклых фонарей и сверкающих витрин. Её город – знакомый с детства, такой родной и не изведанный полностью, незаметно наблюдал за печальной женщиной, не смея из присущей ему деликатности врываться в её опустошающее одиночество.

Метро, длинные тоннели, клапаны-турникеты. Серая безликая толпа спешащих людей. Муравейник, в котором теряешь индивидуальность, вливаясь в общий поток. Мысли отключаются, тело двигается автоматически, им управляет не мозг, а толпа, заключённая в тоннели-переходы. На нужной станции толпа выплёскивает тебя на платформу и ползущей змеёй лентой с возникающими из неё ступенями, выбрасывает из подземелья.

Серая, разбухшая от мокрого грязного снега улица. Грязная масса смеси снега, песка и антигололёдного покрытия хлюпает под ногами. Мысли, стремительно сменяя друг друга, носятся в голове. Но главная, заглушающая все посторонние звуки мысль – Глеб не мог погибнуть в своей стихии – постоянно преследует её. Красный цвет светофора, оборвавший на время движение. И снова мысли, навевающие беспросветную тоску, сжигающую душу.

Прошло три месяца после гибели Глеба. Герман с постоянством маньяка навещал молодую вдову, заваливая цветами, говоря о своей неземной любви, предлагая помощь, включающую себя в роли мужа. Олеся с трудом сдерживала неприятие его, отказываясь от помощи и, по возможности, избегала встреч. Но встретиться всё же пришлось. Герман, решивший прибрать бизнес друга к рукам, ошалевший от обилия денег (он сократил многих сотрудников) и власти, потерял бдительность. Ему нужна была самая малость – согласие Олеси стать его женой. Но Олеся оказалась в этом вопросе неприступной. Сотрудники аэродрома извещали Олесю об изменениях и, не выдержав жалоб на грубое отношения Германа к ним, Олеся приехала на аэродром, который в своё время выкупил у государства и достроил Глеб. Она и дети стали единственными наследниками. Положение Германа оказалось незавидным. Не сумев завоевать расположения Олеси, он повис на тонкой ниточке, которая могла мгновенно оборваться по распоряжению Олеси. И тогда Герман остался бы без работы.

Олеся решила пока не увольнять его, но не колеблясь, восстановила выгнанных Германом сотрудников в должности. Герман больше не исполнял обязанности директора аэродрома, став обычным штатным пилотом-инструктором.

На спортивном аэродроме вновь воцарилась миролюбивая и дружелюбная атмосфера, как при Глебе.

Глава тринадцатая