Повести

— Все это так… — потирая рукой седой висок, задумчиво и печально заговорил папаша Зима. — Все это так, если смотреть на древность с точки зрения сегодняшней. Случись в наше время что–нибудь мало–мальски значительное, скажем, в Гонолулу или на Мадагаскаре — сразу же об этом знает весь мир. Телетайпы, спутники связи, телевидение… А вот если представить, как это было тогда? Да еще учесть, что все происходило в Иудее, в этой глухой провинции Римской империи? Вполне возможно, что осталось незамеченным. Вот ты говоришь — суд над Иисусом, казнь… Да в Иудее тогда казнили тысячи людей! И потом… все дела Иисуса длились всего около года. За это время он просто не мог стать таким уж известным. До прихода в Иерусалим римские власти о нем вообще знать не знали. Народ его знал, а власти не знали. Для них он был «одним из многих». Поэтому ничего удивительного, что и римские писатели о нем молчат. Это только потом, во втором веке о нем заговорили. Так что твое «молчание века» совершенно ничего не доказывает. Совершенно!..

— Вот ведь черт какой! — хлопал от досады по коленкам Саня. — Ну, на все готов! Лишь бы отстоять свою уверенность, что Иисус был. Даже готов признать, что жизнь Иисуса прошла не столько «громко», как об этом говорится в евангелиях! Готов поступиться репутацией евангелий! Ведь если дела Иисуса были столь незначительными, как он говорит, то, стало быть, в евангелиях наврано про торжественную встречу Иисуса («всем народом») при входе в Иерусалим. Наврано про ночной судебный процесс и участие многочисленных толп в расправе над Иисусом. Наврано про землетрясение, про густой мрак, который на три часа затмил солнечный свет, про другие катаклизмы во время смерти Иисуса на кресте… И ведь каков хитрюга! Обвел тебя, Климов, с «молчанием века», а ты и не заметил. Вот он тебе говорит, мол, историки и писатели того времени могли об Иисусе не знать. Ну ладно. Хотя это и сомнительно, но допустим, что не знали. Но это же ответ только на половину твоего вопроса. Историки и писатели, положим, не знали. Но апостолы–то, они–то почему ни портрета Иисуса, ни других подробностей не припомнят? Они, которые, будучи его учениками, постоянно терлись около него? Почему они–то непростительно забыли все подробности?.. Ответ на эту половину твоего вопроса он ловко обошел, заговорил тебе зубы. И не случайно. Ибо тут–то ему нечем было крыть… Ты будь с ним начеку, ничего не спускай ему, ни слова!.. И в следующий раз подбрось ему вот это. Слушай меня внимательно. Образ Иисуса в Новом завете проходит некую любопытную эволюцию. И эволюцию не от человека к богу, что, казалось бы, логично, а наоборот — от бога к человеку. Уловил? От бога — к человеку. Установлено, что Евангелие от Марка старше евангелий от Матфея и Луки. Марк был уже источником для Матфея и Луки. И вот у Марка Иисус больше бог, чем человек. Что же получается, старик? А получается, что последующие поколения «припоминали» такие подробности, каких не знали предыдущие. Из каких, интересно, складов памяти люди черпали эти подробности, эти детали? Да из тех, конечно, складов, которые называются религиозной фантазией. Туманного, абстрактного Иисуса эта фантазия постепенно конкретизировала, так сказать. Он обрастал деталями, подробностями, его как бы лепила фантазия первых христиан. Какой же тогда, спрашивается, разговор может быть о том, что он был на самом деле? — Саня возбужденно расхаживал перед Климовым, который, сидя на диване, внимательно слушал и запоминал каждое Санино слово. — Но тут, старик, нам надо продумать все возможные варианты возражений, и давай сразу наметим, что сказать папаше в ответ на его возражения… А бить, старина, нужно по–прежнему в Библию, в Новый завет, в этот основной баптистский документ. Надо доказать папаше и его дочкам, что евангелия — это сказки, в которых концы с концами не сходятся. Припереть папашу к стенке бесспорными примерами. Заставить сбросить личину «ученого мужа». Заставить его признать, что в эти сказки можно верить, только закрыв глаза на их нелепости, то есть верить слепо. Заставь его, Валера, согласиться, что сам он именно слепо верит. А потом мы с тобой ударим по этой слепой вере…