Повести

Самое щекотливое началось при объезде разрушенного моста через речушку на подступах к Игнахиной заимке. Объезд был долгий, километра четыре и сплошь в колдобинах, рытвинах и лывах–озеринах. «Бидоновоз» стал застревать, и теперь Горчакову то и дело приходилось выпрыгивать из люльки и толкать мотоцикл изо всех сил, в то время как Лаптев отчаянно, до дрожи во всех суставах машины, газовал, мотоцикл водило из стороны в сторону, иногда не слушая руля, он разворачивался поперек осклизлой дороги. Общими усилиями они выправляли ход «мотопоезда», и он снова полз вперед, словно крохотная букашка у подножия деревьев–великанов. Особенно тяжело приходилось при подъеме на бугры, когда прицеп норовил стащить их вместе с мотоциклом назад по склону.

Горчаков будто захмелел от лесного воздуха, от смолистого кислородища; чувствуя, что кровь в жилах готова забурлить, он курил сигарету за сигаретой и тем только сдерживал в себе желание смеяться, распевать что–нибудь этакое разудалое. Похожим образом «забалдевают» — он это знал — нормальные люди, впервые оказавшись высоко в горах, где атмосферный столб настолько легок, что кровь «близка к кипению».

А Лаптев–то, Лаптев! Прямо в бой, в сражение вступил со стихией! Настоящий водитель–виртуоз! Немыслимо, как он изловчается вести здесь свой драндулет!

Когда подъехали к ручью, что бежал по дну глубокого оврага, и сползли по скользкому спуску вниз, то увидели застрявшего у воды голубого «жигуленка». Четверо пассажиров, среди которых была и юная насмешница, толкали машину назад, на бугор, однако сил у них явно не хватало, «жигуленок», за рулем которого сидел растерянный толстяк в шляпе, только дергался да тонко, надрывно выл.

Горчаков с Лаптевым тоже впряглись толкать и так налегли, что машина тотчас подалась из прибрежной хляби на твердое место. Толстяк, оправдываясь перед кем–то, говорил, что в такой грязи и вездеход застрянет, что уж им–то, на мотоцикле, и думать нечего лезть в ручей. При этом он критически — руки в боки — осматривал «бидоновоз». Девушка отошла в сторонку и, легко нагнувшись над ручьем, обмывала запачканные ладошки светлой водичкой.

Сосредоточенный, посуровевший, Лаптев покрепче уселся в седле, поправил на голове каску, газанул и пустил взревевший мотоцикл прямо в ручей. Он решил не лезть в сторону, а править прямо по наезженной колее. Мотоцикл с ходу погрузился в ручей и стал похож скорее на диковинную лодку, чем на мотоцикл. Нагоняя колесами и люлькой пенный бурун, «ИЖ» уверенно полз наперерез быстрому течению, и волны клином расходились от него.

«Только не залило бы выхлопную трубу!» — корчился Горчаков, сцепив похрустывающие пальцы.

У владельца «Жигулей» простовато приоткрылся рот, а Лаптев — знай наших! — уже взбирался на противоположный берег, и мотоцикл ревел, окутанный синим облаком выхлопных газов.

Осторожно нащупывая босыми ногами дно с острыми камешками и чувствуя, как вода приятно холодит ноги, Горчаков перешел ручей вброд и прощально помахал рукой девушке, которая заинтересованно следила за переправой.

— Слушай, да он у тебя вездеход, а не мотоцикл! — говорил Горчаков, любовно поглаживая машину по гладкому топливному бачку.

На бородатой физиономии Лаптева так и читалось торжество победителя — так–то мы их!..

— Это его жизненный принцип подвел, — сказал чуть позже Лаптев, кивая в сторону «Жигулей». — Он, видно, настолько привык всегда и везде идти в обход, что от прямой дороги вовсе отвык. Это–то и подвело его.

— А еще такую красивую дочку имеет! — подхватил Горчаков «уничтожительную» речь Лаптева.

— Это не его. Она просто попутчица, пассажирка, — отозвался Лаптев. — Это знаешь кто? Виталькина дочь. Едет, вишь, к отцу на выходные. А этот в шляпе, сын Гастронома.

«Вот оно что!» — думал Горчаков, глядя на ровную и сухую здесь дорогу, стлавшуюся под колеса мотоцикла. Теперь ему стал понятен азарт Лаптева, его желание потягаться с «жигуленком», оставить «Гастрономовича» с носом.

И еще Горчаков думал о Виталькиной дочке. Помня замызганный вид самого Витальки, его унавоженную усадьбу, как–то с трудом верилось, что у него такая воздушно–джинсовая дочка.

…Игнахина заимка появилась внезапно, за поворотом; просто лес вдруг осекся, оборвался, и открылась большая поляна, а на ней — огороды, палисадники, дома, расположенные двумя улицами; а за домами, за огородами, слева, синела, уходя к горизонту, неоглядная ширь моря.

Горчаков смотрел на проплывающие мимо крепкие старинные дома с тесовыми замшелыми крышами со ставнями и наличниками, украшенными деревянной резьбой; разглядывал глухие заплоты, ворота калитки, тоже накрытые тесовыми крышами, бревенчатые амбары, заво зни и думал: «Вот настоящие сибирские усадьбы!..»