Повести

«Ни черта мне с ним не совладать, с этим башковитым «пресвитером“!.. — уныло думал Климов, шагая домой вдоль шумной, оживленной улицы. — С Линой–то одной я бы уж как–нибудь управился, но в том–то и дело, что она передает все наши разговоры папаше с мамашей, а они ее опять возвращают на «путь истинный«… Выходит, я не с ней спорю, а с папашей, не ей доказываю, а ему…»

«Оторвать бы ее от них, отделить, увезти бы куда–нибудь, да как?.. Как ее оторвешь, если она послушна им во всем, если с колыбели вдолбили ей это послушание? Да если бы одно только послушание!.. А то ведь и любит она их — вот что самое–то тяжкое, любит!..»

«Не справиться мне с ними, — все более впадал в отчаяние Климов. — Не вырвать Лину из этой чертовой «домашней церкви«… А ведь Лина ждет ребенка… — Тут у Климова так заныло внутри и так заколотилось сердце, что он почувствовал слабость в ногах; захотелось даже присесть на запорошенную снегом скамейку. Было почти физическое ощущение тупика, безысходности. — Лина ждет ребенка. Лину они не отдадут. Они отдадут ее только за верующего. Попытаться «разложить“ их? Я сегодня пытался — что получилось?.. И где тогда выход? Что будет с Линой, с нами, с ребенком?..»

Словом, чувствовал Климов, что невмоготу ему больше носить в себе это отчаяние, это ощущение тупика и безысходности. Надо идти… хотя бы к Сане, решил он. Саня должен помочь, он ведь силен во всяких таких штуках…

«Да, да, Саня… это последняя надежда…»

XVI

— И зачем только мы таскаемся отдыхать на это Черное море! — возмущался Саня, расхаживая по кабинету перед Климовым, который сидел на старинном кожаном диване (друзья еще не виделись после летних отпусков). — Такая даль! Столько расходов! Многолюдье! Везде очереди, дороговизна. А в то же самое время у нас под боком такой райский уголок для отдыха, как высокогорное озеро Иссык — Куль! Ты не представляешь себе, старик, какое это изумительное место!..

Воздав должное великолепному озеру Иссык — Куль, Саня несколько погрустнел и, потирая пальцем свой длинный птичий нос и поправляя на нем очки, признался, что была в его, Саниной, группе одна удивительная туристочка… И что, может быть, и озеро–то понравилось Сане так сильно оттого, что там была она…

— Ты не представляешь себе, старик, — с грустноватым восторгом рассказывал Саня, — что это за женщина!.. Во–первых, коса. Представь — черная толстая коса, длиннющая… Ты где сейчас увидишь такую косу у женщин?.. Во–вторых, смугляночка, зубы — как сахар, глаза — ох, старик, уж и не знаю, что за глаза!.. Вот уж поистине: посмотрит — рублем подарит. Росточку, знаешь, небольшого, вся живая, веселая… Мужики на турбазе с ума посходили… — И, помолчав, Саня задумчиво, склонив свою голову дятла набок, повторил: — Как с ума посходили. Будь на дворе девятнадцатый век, перестрелялись бы из дуэльных пистолетов…

— У меня вот тоже история… — вздохнул Климов. И стал рассказывать все по порядку, все, начиная с того самого вечера, когда впервые проводил Лину после занятий домой.

Саня некоторое время еще расхаживал по своему просторному кабинету, но постепенно заинтересовался, лицо его стало предельно серьезным, и в конце концов он сел за свой огромный письменный стол напротив Климова, сделался весь внимание.

Когда же Климов дошел до последнего спора с папашей Зимой, Саня беспокойно заерзал на стуле, а потом с досадой хлопнул ладонью по столу.