Повести

— Весной мне минет пятнадцать лет. Я выйду за тебя замуж, Руди… На поле сражения буду стоять рядом с тобою… Руди, рядом с тобою…

Проходили дни за днями. Повеяло весной.

Кетерле кипела, как в котле. Вендель Гиплер в это время уже был во владениях графов Гогенлоэ и подготовлял там народное восстание. А Кетерле работала в Беккингене, рука об руку с Яклейном, и чуть не каждый день бегала к Вольфу Лейгейму на собрания крестьянского союза.

На пятой неделе поста, в субботу, в булочной собралось много заговорщиков. Здесь были и женщины, в их числе Кетерле и Луиза, жена Рорбаха. Перед ними стояло блюдо с остатками недоеденной рыбы и бутылка вина.

Рорбах встал.

— Братья, — сказал он решительно, — теперь мы начнем жить по-другому: мы соберем войско из крестьян и затеем такую игру, что о ней все заговорят… Мы возьмемся и за попов! — стукнул по столу кулаком Яклейн. — Мы казним и господ! Их дома должны принадлежать нам.

— Ну нет! — возразил горячо булочник. — Так, пожалуй, вы и мой возьмете.

— Не бойся, тебя мы не тронем, — послышались голоса. — Ты славный товарищ и будешь на нашей стороне. Мы потешимся в виноградниках, которые сделаются нашими, как только мы соединимся вместе. Приходи завтра к нам во Флейн — там соберется много своих. Мы созовем туда всех крестьян из округа, мы и твою булочную сделаем местом для наших собраний.

Кетерле встала и крикнула:

— Если гейльброннцы будут вам чем-нибудь мешать или делать что-нибудь дурное, не щадите их! Тяжело проливать кровь своих братьев, но будьте тверды.

Рорбах с удивлением посмотрел на говорившую. Кетерле стояла, гордо выпрямившись, сильная и безжалостная, и ему показалось, что в ней уже ничего не осталось от прежней Кетерле. Яклейн не узнавал даже ее голоса: в нем появился новый, повелительный тон, жестокость.

— Ну, так до свиданья… во Флейне! — весело крикнул Рорбах, поднимаясь. — Ах да, я совсем забыл: Вендель Гиплер присоединяется к нам со своими друзьями.

Скоро булочная опустела. В ту же ночь Рорбах широко шагал по дороге к Флейну.

Кетерле вернулась поздно.

Гретель лежала у окна. В комнате было чересчур свежо.

— Ты сумасшедшая, Гретель! Открыть окно!

При свете лампы девочка казалась мертвенно-бледной.

— Я открыла окно, — прошептала больная. — Сегодня первое апреля… весна… Мне душно, а с неба смотрят звезды.

Гретель приподнялась и жадно вдыхала чистый воздух.

— Сестра, — сказала она с тоской, — скоро весна… Вы развернете знамя восстания… А я усну…

Она бормотала что-то бессвязное всю ночь и казалась Кетерле беспомощной и жалкой, как маленький ребенок.

Когда первые солнечные лучи брызнули на землю и озарили чуть заметный зеленый пух всходов, Гретель прошептала:

— Солнце, Кетерле! Я вижу его. Я так рада, что еще раз вижу! Я умру. А ты… пойдешь… со знаменем… И вы победите…

Голос Гретель оборвался. Она закрыла глаза. Из-под длинных золотистых ресниц катились слезы, а губы радостно улыбались. Когда Кетерле взяла ее за руку, рука не шевельнулась.

Много часов просидела Кетерле неподвижно над телом сестры. Её вывел из оцепенения голос Яклейна:

— Кетерле! Да слушай же, Кетерле! Я вернулся и привел с собой триста вооруженных товарищей. Они выбрали меня своим предводителем. А старшину я посадил под замок: он хотел поднять против меня гейльброннцев. Иди скорее, Кетерле…

Кетерле высунулась в окно и спокойно сказала Яклейну:

— Не кричи так! Я приду к вам, только сперва помоги мне схоронить Гретель.

Рорбах вздрогнул. В черных волосах Кетерле сверкали кое-где серебряные нити; за один день она постарела на несколько лет.

III. СЛАВА РЫЦАРЯ

Вальтер Фогель закинул за плечи дорожную сумку и зашагал по пыльной дороге. В сумке у него лежала только смена белья, нарядное платье, виола [81] да кусок хлеба. Небо было чисто, солнце на горизонте тонуло в огненном море, и старые липы по дороге стояли в золоте осенних листьев.

Вальтеру было весело. Он громко закричал во всю полноту своей молодой груди:

— Ого-го! Птица долгоносик, сорока-белогрудка, где замок благородного рыцаря графа Ульриха фон Вейлер, того Ульриха, отца и деда которого воспевали мои отец и дед? Ого-го!

И запел песню:

В праздник, в будни я всегда
Весел и здоров.
Лес зеленый для меня
Верный кров.

Стало темнеть. На швабских дорогах в это время ходить не всегда безопасно, но Вальтер ничего не боялся: ему нечего было терять.

Впрочем, он вздумал было переночевать "по-людски" и, когда встретил возвращающееся стадо, пошел за пастухом в деревушку.

Коровы оставляли после себя теплый, приятный запах, и ему захотелось парного молока.

Вальтер постучал в окно одной избушки.

Он начал с краю и обошел всю деревню, но ему везде кричали в ответ:

— Убирайся подобру-поздорову!

— Знаем мы вас: недавно у меня ночевал один фосс[82], так после него в кладовой опустели все полки.

— Уходи, уходи! Сказано — не пущу!

И Вальтер зашагал дальше.

"Придется мне здесь заночевать", — подумал он и растянулся под деревом, недалеко от дороги, подложив под голову сумку.