Повести

Яклейн хотел кинуться на Кристофину, но Флориан спокойно удержал его за руку:

— Не надо, Яклейн. Мы не хотим лишней крови, графиня. Позвольте вывести вас за ворота и отправить с пропускной грамотой отсюда.

Жена графа Альбрехта, все еще не понимая истинного положения, начала говорить, как ее муж проучит бунтовщиков, и умоляла Гейера покончить мнимую вражду с Альбрехтом — прогнать "крапивников".

Ей не удалось насладиться местью. Напротив, ей довелось видеть и слышать еще немало страшных вещей. Пришлось наконец поверить в силу вилланов. "Мужики" осмелились предложить надменным графам вступить в их братство, подписав предварительно все требования. Рорбах, "этот дьявол" с берегов Нек-кара, кричал хохоча:

— Эй, брат Альбрехт и брат Георг, снимите-ка лучше перчатки, а то вам будет трудновато с барскими привычками подписать мужицкий договор! Мы скорее поставим на нем свои кресты: у нас перчатки природные!

При общем смехе графы сняли с белых рук перчатки, подписали договор и приказали выдать бунтовщикам из замка порох и пушки.

Крестьянское ополчение двинулось дальше, к Эрингену, и соединилось с отрядами Венделя Гиплера, направляясь к замку Левенштейн. Здесь крестьяне захватили братьев Левенштейн и принудили их вступить в свои ряды. В крестьянской одежде, с посохами в руках, печально шагали они, окруженные толпой.

Народное ополчение старалось теперь привлечь на свою сторону деревушки по Неккару, чтобы вся местность Вюртемберга присоединилась к союзу прежде, чем крестьянские отряды вступят во Франконию. Там решено было нанести решительный удар тирании.

V. В ЗАМКЕ ГЕЛЬФЕНШТЕЙН

Молодая графиня Маргарита фон Гельфенштейн оторвалась от колыбели сына, которого забавляла погремушкой, и сказала маленькому кудрявому пажу:

— Ступай, Берти, на башню и посмотри, не едет ли граф… да скорее!

Паж со всех ног побежал исполнять приказание, а она вынула зеркальце из расшитого мешочка, висевшего у пояса, и, улыбаясь, стала в него смотреться:

— Хорошо я причесалась, Лэелин? Хорошо, няня Марта?

— Прекрасно, прекрасно, — подхватила с умилением старая нянька, — настоящая королева. Царственная кровь-то всегда видна!

Графиня Маргарита довольно улыбнулась: она была дочерью покойного императора Максимилиана.

Оторвавшись от зеркала, графиня внимательно посмотрела на молоденькую сестру мужа — Лэелин. Почему она всегда становится печальной, когда поет свои песни Мельхиор Ноннермахер, и говорит, что они доходят до глубины ее сердца? А вчера сказала, что если бы Мельхиор родился в знатной семье, он бы считался самым красивым рыцарем.

— Знаешь, Лэелин, — сказала графиня Маргарита девушке, — какие новости рассказывает шут Кнопф? Будто рыцарь Флориан Гейер вступил в войско бунтовщиков и проповедует, что все люди равны. Смешно! Значит, он, благородный рыцарь, может породниться со свинопасом, мужиком, а Мельхиор Ноннермахер может смело просить руки графини фон Гельфенштейн!

Лэелин вспыхнула, но промолчала.

— Едут! — звонко крикнул Берти, вбегая в комнату.

Графиня оставила колыбель и поспешила навстречу мужу, который приехал домой из соседнего Вейнсберга. По предписанию военного совета он должен был охранять этот город. Рог возвестил о прибытии графа Людвига. С ним были гости — рыцари.

Под звуки музыки длинная процессия направилась в зал к обеденному столу. В числе гостей не было дам, но зато было несколько рыцарей, охранявших в союзе с наместником Вейнсберг. Когда все уселись за стол, шут Кнопф (Пуговица), маленький и уродливый, уселся у ног хозяина дома и стал преуморительно перебирать бесконечные колокольчики, которыми был увешан его пестрый костюм.

Графский обед отличался изысканностью блюд — Гельфенштейны славились своей расточительностью. Во время обеда вейнсбергские охранители оживленно рассказывали о новостях; разговор вертелся главным образом вокруг крестьянских волнений.

— Мятеж не утихает? — спрашивала графиня Маргарита.

— Не стоит пугаться, дорогая, — отвечал граф, — он скоро прекратится. Трухзес справляется с этой дрянью умелой рукой.

— Еще бы! — подхватил один из рыцарей. — Он ненавидит их всей душой и решительно выжигает крестьянские селения, а жителей предает смерти. Особенно достается зачинщикам мятежа и проповедникам. Проклятое отродье бунтарей! У него, как у стоглавой гидры, едва отрубят одну голову, вырастает другая, а то и две, да еще зубастее! Но это ничего не значит…

— Конечно, — кивнул головой граф Людвиг, — при Вурцахе наши зарезали семь тысяч негодяев! А много они взяли со своим герцогом Ульрихом?

Он весело смеялся, показывая белые крепкие зубы, и серебряные четки, с которыми он никогда не расставался, звенели от смеха. Граф Дидрих фон Вейлер, друг графа Гельфенштейна, лукаво подмигнул ему:

— Нечего скромничать, Людвиг… Вы спросите, графиня, как он сам строг, справедлив и храбр.