Повести и рассказы

– Будь человеком, скажи: как они у тебя надутыми выскакивают? Мячи-то не простые – футбольные, настоящие, сам трогал…

– Грант, родной, ты же не со вчерашнего дня в цирке. Откуда столько любопытства?

– Прости, Саша, ничто человеческое даже шпрехшталмейстерам не чуждо. Не скажешь?

– Не скажу.

– И правильно. Это я от взрослости. А цирк – ты, Саша, знаешь, – взрослости не приемлет. И мне и Наташе от тебя одно требуется – чудо. А у тебя этого добра – полны закрома.

– Полны, говоришь? – усмехнулся Александр Павлович. – Если бы… – Вот и не согласился он с Грантом, да ведь они разные вещи в виду имели: Грант – одно, Александр Павлович – совсем другое. Он похлопал в ладоши: – Закончили репетицию. Все – по местам, укрыть, как от врага. Завтра – в то же время, без опозданий…

И домой ушел, Валерии звонить не стал.

А утром во двор вышел – к Олегу собрался, посмотреть, как ремонт «Жигуля» идет, – а на лавочке перед подъездом Наташа сидит.

– Вот тебе и раз, – только и сказал. – Ты что здесь делаешь?

– Вас жду, – Наташа вежливо встала, портфель на скамейке оставила.

Была она в школьной форме, в коричневом платьице со стоечкой, в легком черном фартучке. Поверх платья, поверх кружевного крахмального белого воротничка, подшитого к стоечке, – пионерский галстук; узел вывязан ровно-ровно.

– А школа?

– Я не пошла.

– Ну, мать, ты даешь… – Александр Павлович, действительно несколько потрясенный, с размаху плюхнулся на скамью, и Наташа тоже позволила себе сесть – на самый краешек, вполоборота к собеседнику, как ее мама учила. – Почему не пошла?

– Мне надо с вами поговорить.

– Ты давно здесь сидишь?

– Не очень. Какая разница?

– А почему не поднялась?

Наташа не ответила, только плечами пожала: мол, не поднялась – и все тут, интересоваться бестактно.

У Александра Павловича опять противно заныло в животе: то ли предчувствовал он, о чем разговор пойдет, то ли просто разволновался, увидев Наташу.

– А школа, значит, побоку? Нехорошо… – это он по инерции: слышал, что в подобных случаях полагается говорить детям. А вообще-то ему до школьных занятий Наташи дела не было. Он, равнодушный, даже не спросил ни разу, как она учится. – Кстати, как ты учишься?

– В смысле? – не поняла Наташа. Она явно собиралась беседовать о чем-то ином, обсуждение школьных проблем не входило в ее планы.

– В смысле успеваемости.

– На «хорошо» и «отлично», – сухо сказала она. – Мы что, мои оценки будем обсуждать?

Ноющая боль отпустила, и Александр Павлович неожиданно ощутил даже некую приязнь: вот же милая девочка, отыскала его адрес, приехала, ждала невесть сколько, в школу не пошла. И наверняка Валерии – ни слова.

– Что же мы будем обсуждать? – спросил он, обнимая Натащу за плечи, но девочка вдруг напряглась, даже отодвинулась, и Александр Павлович немедленно убрал руку.

– А вы не догадываетесь?

– А я не догадываюсь.

– Я пришла поговорить о маме.

– А что с мамой? – Александр Павлович прекрасно знал, что с мамой, но ведь должен же он был что-то спрашивать…

– Вы прекрасно знаете – что с мамой, – Наташа будто подслушала его мысли.

– Понятия не имею!

– Она – другая, я вам уже говорила. И виноваты в этом вы!

Прямое обвинение Александру Павловичу не понравилось.

– Знаешь, подруга, я за собой вины не чувствую. Никакой.

– Извините, я оговорилась. Не виноваты, а… – Помялась, слово подбирая: – Ну после того, как вы к нам в дом пришли, она другой стала.

Все верно. Именно после того: слепой бы не заметил.

– Какой – другой? Ты можешь говорить внятно? – Александр Павлович решил: с Наташей необходимо быть честным.

Это он, помнится, еще позавчера ночью решил, когда уснуть не мог. А пока тянул время, занудствовал по своему обычаю: стать честным с женщиной – на такой шаг мужество требуется, а его у Александра Павловича не в избытке, подкопить надо. И то ли «подкопил» он, то ли надумал сразу – в омут головой, но вдруг сказал: – Ладно, не отвечай. Я знаю, что ты имеешь в виду, прекрасно знаю… Но вот интересно: чем тебе не нравится такая мама?

Наташа отвернулась. Смотрела, как малыши толкались в песочнице, кто-то у кого-то ведерко отнимал, выл в голос: еще сопли не высохли, а уже делят имущество, сами себе проблемы создают. С детства и далее – со всеми остановками…

Наташа сказала не оборачиваясь:

– Мне нравится. Мне очень нравится. Я только боюсь.

– Чего ты боишься?

– Что вы уйдете – и она станет прежней.

Ах, умная девочка Наташа, взрослая мудрая девочка!.. И все же не могла она понять то, что мог понять Александр Павлович. Или иначе: хотел поверить, что понял.

– А с чего ты взяла, что я уйду? – спросил и сам себя одернул: ты же хотел быть честным. Так будь! – Нет, подожди. Наташа! Ты умная девочка… – Он встал и заходил туда-сюда вдоль скамейки. Наташа по-прежнему на него не смотрела: вроде бы разглядывала малышей. Она не хныкала, ничего не просила, и от ее каменного молчания Александру Павловичу было еще труднее.