Повести и рассказы

Чтобы показать это, вставать было совсем не обязательно, но она послушно поднялась, прошлась по мастерской и вернулась на свое место, покраснев от смущения и бросая беспокойные взгляды на мужа. Это напомнило мне сцену, случайным свидетелем которой я стал однажды в Париже: к моему приятелю-драматургу, работавшему в то время над новой пьесой, пришла актриса, добивавшаяся получить в ней роль. Она прохаживалась перед ним по комнате, как это делала сейчас моя посетительница. У миссис Монарк это получалось не хуже, но я все же воздержался от аплодисментов. Странно было видеть, что такие люди готовы работать за гроши. А миссис Монарк выглядела так, будто у нее было десять тысяч фунтов годового дохода. Слово, которое только что употребил ее муж, как нельзя лучше характеризовало ее: и по облику, и по самому своему существу она была тем, что обитатели Лондона называют на своем жаргоне «элегантной штучкой». Фигура у нее была — если придерживаться той же системы понятий — «безупречная» или, если угодно, «идеальная». Для женщины ее возраста талия у нее была удивительно тонка; локоть обнаруживал предписанный канонами красоты изгиб; посадка головы также отвечала всем правилам; и все же — зачем она пришла ко _мне_? Почему не пошла работать манекенщицей в модный магазин? Я начал опасаться, что мои посетители не просто нуждаются в деньгах, а еще и мнят себя любителями искусства, — это усложнило бы наши отношения. Когда она снова села, я поблагодарил ее и сказал, что качество, которое рисовальщик больше всего ценит в натурщике, — это умение сидеть смирно.

— О, если кто умеет сидеть смирно, так это _она_, - сказал майор Монарк. Затем шутливо добавил: — Во всяком случае, я ей особенно воли не давал.

— Разве я такая уж непоседа? — обратилась миссис Монарк к мужу.

При этом она спрятала голову на его широкой груди, словно птенец, укрывающийся под крылом матери. Я чувствовал, что у меня вот-вот брызнут слезы.

Тот, в чью силу так трогательно верили, адресовал свой ответ мне:

— Быть может, именно сейчас уместно упомянуть — ведь наш разговор должен быть сугубо деловым, не так ли? — что, когда мы поженились, все звали мою жену не иначе как Прекрасной Статуей.

— О, боже, — печально вздохнула миссис Монарк.

— Но мне, разумеется, хотелось бы, чтобы натурщик умел выразительно передавать те или иные чувства, — сказал я.

— Разумеется! — подхватили супруги в один голос.

— И вот еще что: вам, я полагаю, известно, что от этой работы ужасно устаешь.

— О, мы _никогда_ не устаем! — горячо возразили они.

— А вы уже испробовали это на практике?

Они медлили с ответом и поглядывали друг на друга.

— Мы фотографировались, — сказала наконец миссис Монарх — бессчетное число раз.

— Мы часто снимались по просьбе владельцев ателье, — пояснил майор.

— Понимаю, — потому что вы так хорошо смотритесь.

— Не знаю уж, какие у них были цели, но только от них отбою не было.

— Мы никогда не платили за наши фотографии, — сказала миссис Монарк с улыбкой.

— Надо было принести их с собой, — заметил муж.

— Вряд ли у нас что-нибудь осталось. Мы их столько раздарили, пояснила она мне.

— На память, — уточнил майор, — ну и, как водится, напишешь что-нибудь такое на обороте.

— Может быть, они теперь продаются в магазинах? — спросил я, желая невинно пошутить.

— О да, конечно, — _ее_ фотографии раньше продавались.

— Продавались когда-то, — сказала миссис Монарк, потупившись.

2