Повести и рассказы

Все знают: медведи мастера спать. Придет зима, медведь завалится спать в берлогу дней на полтораста. Так и спит до весны, ни разу не проснется, с боку на бок не повернется. И терпеть не может, когда его вдруг посреди зимы разбудят, сладкий сон его нарушат.

В дремучих костромских лесах один молодой медведко готовил себе на зиму берлогу. Он надрал когтями полоски коры с ели и перемешал их со мхом. Сгреб всю кучу в охапку, поднялся на задние лапы — и снес на пригорок под выворотень: постель себе в яме постелил. Елочки, что по краям той ямы росли, посередке подгрыз, — они его шатром и накрыли.

Оборотился медведко носом на полдень, — на свой след, как в берлогу-то заходил, — и раздвинул тут лапами в хвое слуховое оконце. Свернулся калачиком — и задремал.

Насыпало снегу, намело на берлогу сугроб. Тепло медведке в берлоге. Чем дальше зима, чем пуще мороз, тем крепче медведко спит.

Вдруг — в самый-то сладкий сон! — слышит: будто где лайка залаяла?.. Громче да громче…

С трудом медведко стряхнул с себя сон. А лайка-то у него над самым ухом заливается, уж снег над ним лапами разгребает!

Медведко поднял голову, глянул в слуховое-то оконце… Батюшки светы! А там — перед самым-то челом берлоги, как заходил в нее медведко, — охотник стоит! И уж ружье к плечу поднял…

Что тут делать?

Медведко как вскочит, как выскочит, как помчит!.

Снег был морозный, сухой. Поднялось целое облако снежной пыли. Так в этом облаке и пронесло медведку мимо охотника. Тот — бах! бах! — да всего только шкуру поцарапал.

Лайка, конечно, за медведкой с лаем. Да разве зверя в лесу догонишь? Удрал медведко.

Рану свою зализал. День по лесу шатался: все еду себе искал. А какая зимой еда в лесу? Все коренья да ягоды под снегом. Ничего не нашел. И к ночи завалился в чащу, в густой елушник — спать. Да так на снегу, «на слуху», и заснул.

Сам спит, а сам слушает: не лает ли лайка? — не крадется ли охотник?..

День спит, другой спит. На третий день слышит: лает лайка!..

Ну, второй-то раз медведко не стал дожидаться, пока охотник подойдет, — дал деру через чащу, только треск пошел!

Нашел охотник в елушнике лежку. Да как раз тут забуранило, снег повалил — все лесные следы засыпал. И куда медведко девался — неизвестно.

* * *

Подошла весна. Начал снег в лесу таять. На пригорках, на солнышке — там совсем сошел.

Собрался охотник в лес, на моховое болото. Ни ружья с собой не взял, ни собаки, — одну корзину: за клюквой пошел. Очень сладкая на болоте клюква-ягода подснежная.

Бродил, бродил по болоту, — притомился. Притомился и сел отдохнуть на пригорке, на солнышке.

Сосны на пригорке высокие растут.

Вдруг зашумело, затрещало вверху, в вершинах сосен!

Вскинул охотник голову — там куча сучьев, и ползет из нее что-то бурое, мохнатое, лохматое… вроде как бы зверь. Задом, задом по стволу лезет — спускается, когтищами за кору цепляется… И впрямь зверь: медведь!

Задом, задом с дерева слез, головой крутнул, охотника увидал… да как стрельнет в лес! Только его и видели.

Потом охотник всем рассказывал, что медведь упал прямо с неба.

А по правде-то было так: надоело медведке, что ему спать не дают. Он и смекнул: «Дай-ка я на сосну залезу, в орлиное гнездо заберусь…»

Куча-то сучьев на сосне — это орлиное гнездо было.

Забрался в орлиное гнездо да там и выспался на покое.

Пришла весна, пригрело его солнышко, — вот он проснулся, потихоньку слез с дерева — и в лес.

Только и всего.

Лячий ум (Рассказ чучельщика)

На отдыхе у костра зашла между охотниками речь о том, какая из птиц всех умней. Решено было — дикие гуси. У них и в полете свой строй, и на отдыхе они караульных выставляют, — поди подтаись к ним.

Старик Панферыч в толках охотников участия не принимал, а когда все согласились на гусях, рассказал вот что:

— Довелось мне прожить два года на великой реке Оби под городом Березовом. Там диких гусей и казарок зовут ляками. Нигде такого пролета их не видал. Весной и осенью валом валит ляк. Тут и серый гусь, и гуменник, казара белолобая большая и малая белолобая — пискулька, и красавица расписная краснозобая казарка — чеквóй, по-тамошнему. Этот самый веселый гусек: летят — без умолку между собой калякают — ляк-ляк-ляк-ляк-ляк! А сядут, — сейчас в драку!

В верховьях Оби на гусей уж не охота: там промысел их.

Задумал промышлять и я. На реке, на острову вырыл себе яму для засидки. Над ней козырек сделал, засыпал все песком для маскировки. Бойница над самой землей — что твой дзот!

Манщикóв шагов на двадцать впереди выставил: чучела гусиные. Как я есть препаратор, чучельщик, то сам их и делал. Первоклассные у меня чучела, и в разных позах: один гусь травку щиплет, другой голову поднял, третий шею вытянул, клюв раскрыл — шипит будто, ущипнуть кого-то хочет. Перо к перу аккуратно на всех лежит, гладенько.

Ляки ведь птица хорошо грамотная: чуть что не так, одно какое перышко не в порядке, — нипочем чучелу не поверит. Всех манщиков носами к ветру ставишь, чтобы перо на них, не дай бог, не заершилось.