Вторая овчарка, не принимавшая участия в драке, подошла к Карабашу и ласково положила свою острую морду ему на спину. Шерсть на загривке волкодава опустилась.
Кто победил вожака, тот сам занимает его место. Так исстари повелось у волков, так водится и у сбившихся в стаи собак.
После победы над Бандитом, Карабаш по праву стал вожаком базарной стаи.
Бандит не показывался больше на базаре. Он стал псом-бродягой. Хоть и хромой, он был еще так страшен, что от него разбегался весь собачий сброд, промышлявший на помойках и свалках. Во всем городе он боялся одного Карабаша.
Карабаша боялись все, даже люди. Самый отчаянный из беспризорников — Садрейка, и тот не решался подходить к нему близко. Карабаш не лаял, не ворчал, только молча показывал зубы — и от него отскакивали все.
Он одичал за те несколько месяцев, что его не было в городе. Вот что случилось с ним после падения с яра.
Вынырнув, он заработал ногами и поплыл. Ему удалось переплыть широкую реку.
Нарыв на его плече лопнул еще во время прыжка через плетень. Чистые волны реки омыли рану. На той стороне реки он скоро нашел себе пищу: мышей, карбышей, зайцев, птичьи гнезда.
Он остался жить в степи. Тут быстро проснулись все врожденные его способности, дремавшие в городе. У него оказалось прекрасное чутье. Он очень скоро научился находить норки мышей и карбышей, скрадывать дичь против ветра, неслышно подкрадываться, распутывать хитрые петли зайцев.
В степи ему не раз пришлось драться с овчарками, охранявшими стада. Это у них он перенял прием, который помог ему победить Бандита: защищая свое горло, припасть мордой к земле и снова вскочить на лапы, когда противник этого меньше всего ожидает.
Охота отучила его лаять зря и без толку, колотить хвостом по траве и кустам: это только распугивало дичь. Заряд дроби, полученный им от случайно встреченного охотника, окончательно убедил его, что люди ему — враги. И уж он не задумался бы теперь перервать глотку тому, кто протянул бы руку к нему или к его добыче.
Не боялся он теперь и серого врага — волка: с двумя пришлось ему встретиться в разное время в степи, и обоих он одолел. Одичалый, он сам теперь стал похож на матерого волка и страшен стал людям как волк.
Любил он теперь на всем свете одну только свою серую подругу — овчарку.
Однажды, когда он только что догнал и задушил зайца, она выползла из кустов тощая, вся исполосованная плетьми. Голодными глазами она впилась в убитого зайца и униженно виляла хвостом. Карабаш бросился было на нее, но она опрокинулась на спину, выкинула сигнал — «сдаюсь!»
Он не был голоден и скоро подпустил ее к зайцу. Поев, она пошла за Карабашем, и больше уже они не расставались: вдвоем охотиться оказалось удобней.
Потом подошла зима. Птиц стало мало, мыши скрылись под землю, трава полегла и покрылась снегом. Добывать пищу охотой стало трудно. Вместе с подругой Карабаш перешел реку по льду и вернулся на базар.
Тут они вырыли себе нору, жилось им сытно. И непонятно, с какой тоски в лунные зимние ночи, Карабаш выходил на площадь, поднимал к небу черную морду и выл протяжно и жалобно. Чем-то отличался его вой от жуткого волчьего воя. Была ли в нем тоска по снежным просторам степей? Или тоскливое воспоминание о человеке-хозяине, о нежных детских ручках, когда-то гладивших его лохматую голову, когда сам он был еще веселым маленьким щенком?
Уже началась весна, когда новое событие опять на новый лад повернуло спокойную жизнь Карабаша.
У серой подруги его родились щенята. Их было пятеро. Мать грела их в норе, почти из нее не вылезая, и никого, даже Карабаша, не подпускала к детям. Карабашу приходилось теперь доставать пищу и для себя и для нее. Первое, что ему удавалось добыть, он всегда приносил ей, клал у входа в нору и тогда только бежал промыслить что-нибудь и себе на обед.
Воровать он не воровал, но когда однажды тучный торговец попробовал палкой отбить у него упавший с прилавка крендель, Карабаш зубами вырвал у него палку из рук и так рявкнул на торговца, что тот от страха едва ноги унес.
Скоро после этого на глазах того же торговца случилось неожиданное происшествие.
К лавке его подошла девчонка-нищенка. Она протянула руку и сказала:
— Толстый, дай хлебца?
Торговцу не понравилось, как она просила: он привык, чтобы ему кланялись и вымаливали униженно.
— Развелось тут вас! — крикнул он зычно. — Пшла вон, воровка!
— Я у тебя воровала? — задиристо огрызнулась девочка. — Жалко кусочка? Вон у тебя сколько калача.
— Есть, да не про твою честь! Проходи, проходи, рвань! Я вот тебе!..
— Обожди, толстопузый! — отскакивая, пригрозила девчонка. — Умрешь — черви тебя съедят!
— Ах, ты!.. — начал было разозленный торговец, но осекся: заметил пробегавшего мимо Карабаша. В голове торговца мелькнула злая мысль. Он схватил со стойки кусок калача и кинул его псу.
— На вот! Видала: псу дам, а ты слюни глотай!
Калач упал перед носом Карабаша.
Одним прыжком девочка была рядом и как крикнет:
— Не смей!
Волкодав, уже разинувший было пасть, так и сел на задние ноги. Страшные зубы его щёлкнули в пустом воздухе.