Повести и рассказы

Дом Ворониных стоит на пустынном берегу. Холодное бурное море бьётся о серые скалы. Кабинет Семёна Ивановича завален стопками книг и мешками, в которых хранятся железяки, камни, осколки керамики. На широком письменном столе возвышается великолепный, до блеска отполированный череп с грозными рогами. Это Остап. Когда окна открыты, духи моря влетают с ветром в пустые глазницы и резвятся в гулком костяном алькове.

Бобылёво

Марианне и Элизе, с которыми всё обретает смысл

Да леса качались, да леса шумели.

Леса шумели. Шумели.

Андрей Белый

1

Осенью 2003 года мне довелось купить дом в глухой новгородской деревне. Моей дочке Мане исполнилось тогда три года. У неё было слабое здоровье — нервная, замкнутая, пугливая, она отставала от прочих детей. Её ровесники давно уже болтали, а она лишь мычала что-то невнятное. Я таскала её по врачам, возила к морю, но толку было мало — Маня плохо ела, быстро утомлялась и часто плакала. Я подумала, что, может быть, простая деревенская жизнь даст ей сил, что лес, свежий воздух и столь ясно ощутимый в деревне круговорот природы со снегом, дождём, травой, солнцем, жужжанием насекомых подтолкнут развитие ребёнка. Наш друг, отец Иоанн, посоветовал ехать к нему в Бобылёво — там, на холмах на границе с Валдайским заповедником стояло много заброшенных деревень, и можно было найти какую-нибудь избу, не успевшую ещё развалиться.

В конце сентября мы с Маней отправились на поиски дома. Скорый поезд довёз нас до Окуловки, а там встретил отец Иоанн на своём «Запорожце» цвета небесной лазури. Сначала мы ехали по трассе, потом свернули на просёлочную дорогу, и машинка, пыхтя и ругаясь, почухала в гору. «То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя», — приговаривал батюшка. Мне тогда уже захотелось остаться среди этого леса, золотой высоченной травы. И я почувствовала, что где-то здесь ждёт нас дом, в котором мы будем счастливы.

Изба отца Иоанна была просторной, светлой, с чистым полом, старенькими обоями, белыми занавесками, разноцветной геранью на окнах и стопками книг на письменном столе. Повсюду лежали старинные вещицы, которые батюшка выискивал в своём огороде с помощью металлоискателя. Когда-то давно на месте его дома находилось питейное заведение. Маня перебирала ржавые пуговицы, монеты, беззубые вилки, жестяные коробочки, кольца, крестьянские нательные кресты.

Отец Иоанн поселил нас в узенькой комнатке с полосатыми половиками на полу и железной печкой, которая возвышалась в углу, как античная колонна. Перед образами горели лампадки. Пахло ладаном. Мы сложили наши пожитки, выпили чаю и пошли осматривать окрестности.

Бобылёво оказалось маленькой деревней на вершине пологой горы. Внизу простирался бесконечный лес. Местные жители — всего-то два десятка человек — почтительно здоровались с батюшкой и со сдержанным любопытством разглядывали нас с Маней. Мы шли в окружении целой своры тявкающих собак. Что-то очень нежное было в облике этой деревеньки. Огромные жёлтые берёзы, искусная резьба наличников, тюлька на окнах, шум осеннего ветра, задумчивая лошадь, запах яблок и полный покой.

Олимпиада Алексеевна Бушуева, бобылёвская староста, сказала, что в соседнем Опечке продаются два хороших дома: их пожилые хозяева уехали жить к детям. Были в Опечке и другие пустующие дома, но, по её словам, покупать их не следовало, так как они давно уже заброшены и туда «наведываются». Кто именно «наведывается» в старые избы, мы так и не поняли. Олимпиада Алексеевна не хотела об этом говорить. Хромая, немощная, она сидела на железной кровати и задумчиво качала головой. На стене в большой раме было несколько старых фотографий. С одной из них на нас смотрело необыкновенно милое девичье лицо с сияющей улыбкой. И было подписано: «Липа». «Кто это?» — спросила я старуху. Но она только грустно вздыхала.

Мы направились в сторону Опечка, и тут моё внимание привлёк большой дом, возвышающийся над всей окрестностью. Он стоял особняком на полпути между Бобылёво и Опечком. Почерневший от времени, окружённый стеной сухого иван-чая, он казался необитаемым. Батюшка подтвердил, что в нём давно никто не живёт: хозяева умерли, а наследники не приезжают. Потом добавил, что все бобылёвские считают, что с этим домом «дело нечисто», а в Опечке и вовсе «поселился чёрт». По его же собственному мнению, дом этот очень даже хороший, люди там, видимо, жили добрые, а в Опечке если и водится чёрт, так это тётя Паня, которая делает плохой самогон и спаивает мужиков.