Повести и рассказы

— Буду говорить только за себя. Я уже придумал оригинальный музыкальный инструмент и назвал его “Газулька”. Это смесь гитары с велосипедом. Даже насочинял для него несколько песен.

— Можно ли увидеть этот инструмент?

— Пока, к сожалению, нет. В наличии имеется пока только гитара с двумя струнами. Для технического выполнения потребуются определённые усилия, время, финансирование. Принцип же работы инструмента очень прост. Вот гитара. К колкам идёт тросик, который соединяется со звёздочкой на велосипеде. Когда человек крутит педали, соответственно крутится колок и изменяется тональность звучания гитары. Впрочем, была также идея подключить к гитаре компьютер, который должен считывать определённую информацию с ладов. В результате получится уникальнейший синтезатор».

Не в силах больше слушать этот бред, я слезла с печки и выключила радио. Анна стояла ко мне спиной, глядя в окно, — худенькая, высокая, в длинном платье и дырявом платке на плечах. Ночью выпал снег, и на улице было белым-бело. За столом сидел наш безрукий знакомец из Опечка. Он курил папиросу и смотрел на свою подругу — небритый, худой, с острыми коленями и выпирающими ключицами, в белой рубашке с безжизненно повисшим рукавом. Его лицо было спокойным и очень красивым, с тонким, строгим профилем. Увидев меня, он улыбнулся, кивнул, поздоровался и снова уставился на Анну. Она же, не оборачиваясь, вынула из кармана сложенный вчетверо листок бумаги — это было какое-то письмо, развернула его и громко стала читать. Вот что мы услышали:

«Привет из Иркутска. Здравствуйте, дорогие родители, мама, папа и Евгений. С горячим приветом к вам Пётр. Мама, пишу вам письмо с дороги. Мамуля, с больницы я выписался, то есть выписали 28 августа, и 7 октября меня как инвалида отправили на материк в крытую тюрьму города Тобольска.

Мама, почему я пишу из Иркутска? Нас везут по всем попутным тюрьмам. Поэтому, пока письмо дойдёт, я уже буду на месте. Мама, немного о своём здоровье. Как я уже писал, операцию мне сделали. У меня не было прохода из пищевода в желудок. Вот почему я три с половиной месяца не мог ничего есть. Вообще, мамуля, придётся ещё одну делать, резекцию желудка, то есть вырезать язву. Конечно, если бы на свободе, возможно бы, и зарубцевалась, а здесь нечем её подлечить. Но ничего, как-нибудь. Обидно только, что стал инвалидом. За меня, мама, не переживай, этим не поможешь. Умереть мы все должны. Ждал амнистии, и она есть, но только не для всех, то есть до двух лет, и я под неё не попадаю.

Мама, я приеду в тюрьму, и там нам будет положена посылка в шесть месяцев одна. Так я тебе хочу написать, что когда попрошу у вас посылку, ты, если сможешь, положи хоть сколько-нибудь денег. Только от себя, ради Бога, не отрывай! Ты должна беречь своё здоровье, чтобы я мог тебя увидеть на свободе. Только в посылке, мама, деньги передавать нельзя. Можно будет сделать так. Купить две баночки железные с кремом или вазелином. Осторожно их открыть, вазелин оттуда выложить, вырезать из чего-нибудь очень тонкого и непромокаемого точно такое же дно и между ними положить деньги, только деньги нужно прогладить утюгом, чтобы они плотно лежали, а потом вазелин растопить и также аккуратно залить и закрыть. В ящике, мама, или в упаковку нельзя, так как нам их не отдают. Мамуля, ещё раз прошу, если тяжело, то очень прошу, их не высылай.

Вот, дорогие мои, вроде и всё. Передавайте всем приветы. Пишите, как живёт Аннушка, как Улита, как у бабушки здоровье. Мама, как мне тяжело. Вместо того чтобы помочь вам, приходится всё время просить у вас. Пишите, взяли Женю в армию или нет. Я, мама, очень по Ане тоскую. Могли бы жить и радоваться. Но вот не получилось.

До свидания, крепко всех целую. Мама, я приеду на место и оттуда вам напишу. У вас с папой, наверно, здоровье-то точно никуда не годится.

В общем, пишете всё. Ваш сын Пётр».

Анна заплакала. Её друг продолжал курить молча, потом тоже заплакал. Затем плач раздался на печке — Маня проснулась и заревела. У меня разрывалось сердце.

— Чем я могу вам помочь? Почему вы сюда приходите? Кто вы? — спросила я безрукого напрямик. Он оказался более обстоятельным сумасшедшим, чем порывистая немногословная Анна, и, утерев слезу, подробно изложил мне суть происходящего. Он говорил спокойно, затягиваясь время от времени папироской. Вот что я узнала.

Зовут его Пётр Никитич Евстигнеев, и родился он в 1934 году в Опечке. Когда началась война, его отец ушёл на фронт, а он остался с матерью, сестрой Улитой и братом Женей в деревне. Чтобы не умереть с голоду, дети ловили в лесных прудах карасей. Бобылёвская подруга Петра, Аннушка Журавлёва, умела заговаривать рыбу, поэтому карасей попадалось много. Дети разводили на берегу огонь и в чугунках варили еду. Война закончилась. Отец вернулся.