Повести и рассказы

После войны Пётр и Аня работали на стекольном заводе. Аня была доброй тихой девушкой необыкновенной красоты, и в неё влюбился бобылёвец Алексей Бушуев — герой войны, народный депутат и заводской начальник. На влюблённость Алексея Аня отвечала только страхом, она хорошо его знала — это был хитрый, грубый и безжалостный человек. Сама же Анна всем сердцем любила Петра, с которым они хотели пожениться. Алексей мучился от ревности, уязвлённое самолюбие не давало ему покоя, он преследовал Анну, а Петра возненавидел и решил во что бы то ни стало сжить со света.

Иногда Пётр оставался на заводе — ночным сторожем, и Аня приходила к нему коротать время. Раз они сидели в сторожке на узеньком тюфячке и при свете керосиновой лампы курили, обнявшись. Вдруг распахнулась дверь, на пороге показался бледный Алексей Бушуев. Его бок был залит бензином. Пахнуло дымом. Задыхаясь, он заорал на Петра: «Ты её любишь? Значит, ты её любишь? А у тебя завод горит! Завод! Горит!» С этими словами обезумевший депутат грохнул керосинку оземь и выбежал вон.

Завод спасли, Пётр тушил огонь вместе с пожарными и сбежавшимся народом. А днём к нему в дом пришли милиционеры, стащили его, сонного, с кровати и, не дав попрощаться с родителями, стали усаживать в машину. Бушуев присутствовал при аресте. Пётр толкнул милиционера, кинулся в поле и спрятался в стоге сена. Он понимал, что этим не спасётся, но ему хотелось увидеть напоследок Анну. Его искали с собаками и нашли, тыкая вилами в стог. Петру поранили руку. В тюремной больнице пришлось её ампутировать, потому что началось заражение.

Долгий срок, полученный за поджог завода, Пётр не отмотал — здоровье не выдержало. Сменив за несколько лет несколько тюрем, он скончался в тюремной больнице города Тобольска, был похоронен там же, на тюремном кладбище, а затем вернулся в Опечек, чтобы повидать Анну.

Оказавшись на родине, Пётр узнал, что Аня умерла. После его ареста она ушла из Бобылёво в Опечек — жить к родителям Петра, которые её любили и принимали как родную. Не покладая рук она работала на скотном дворе и ждала его возвращения. Два раза в год от Петра получали письмо. Когда пришло похоронное известие, Анна подошла к буфету, распахнула скрипучие дверцы и, не успел ещё почтальон на велосипеде от дома отъехать, выпила стакан уксусной эссенции.

И вот теперь — загвоздка. Грешная душа Ани-самоубийцы не может найти себе покоя. Она бродит по лесам и болотам, захаживает в деревни, пугая народ. В карманах своей полуистлевшей кофты Анна хранит письма жениха. Иногда она появляется в родном Бобылёво, ходит от дома к дому, стучится в окна и просит людей послушать, что писал ей Пётр из тюрьмы. Как правило, деревенские её не видят. Что-то слышат — скрипы, вздохи, но саму её не замечают. Однако старухи, которые знали Анну при жизни, а также местные алкаши могут её увидеть.

Аня тоскует, а он, Пётр, ходит тут же, рядом, ходит за ней неотступно, чтобы отвести её туда, где им быть положено. Но она его не видит — смотрит сквозь него, как через стекло, и льёт слёзы.

— Не замечает она меня, не видит, не слышит! — запричитал безрукий. Он подошёл к подруге и закричал ей в ухо: «Аня! Аня, т-т-твою мать! П-п-пойдём отсюда!» Но Анна безучастно глядела на белый сад. Он толкнул её в плечо, она пошатнулась, но продолжала смотреть в окно. Тогда он своей единственной рукой обнял её за шею и заплакал, уткнувшись лицом в растрёпанные волосы.

Я хотела спросить, как это ему удаётся так молодо выглядеть для человека, родившегося более семидесяти лет назад и вдобавок вот уже полвека как погребённого. Но показалось, что эти вопросы будут сейчас не к месту...

— А я никуда без неё не пойду. Мне ведь там новую руку обещали и дом у реки. Одному всё это не нужно. Буду ждать Аню. К-к-огда-нибудь она меня заметит. Тогда уйдём вместе. Не будем больше старух бобылёвских пугать.

Пётр улыбнулся, показав гнилые чёрные зубы.

11

На следующий день мы с Маней были уже в Петербурге, на Васильевском острове, в тёплой уютной квартирке. Маня кинулась к забытым игрушкам. Я долго лежала в горячей ванне, потом у зеркала примеряла любимые платья. После двух месяцев бобылёвской жизни оказалось, что они мне велики. В окна молотил унылый дождь, но настроение было праздничным. Всё время звонил телефон — друзья и родственники, обрадованные нашим внезапным возвращением, напрашивались в гости. С улицы доносились оживлённые голоса и шум машин. Везде горели вечерние огни, казалось, что в каждом доме идёт пирушка. Да, такой глубокой темноты, такой звенящей тишины, как в Бобылёво, здесь нет.