Повести и рассказы

Анна села боком на кровать, на которой лежал Пётр, и застыла, опустив голову. Мы стояли на пороге, не решаясь войти в комнату. Потом произошло следующее: Анна встала, сняла с себя платье, стянула нижнюю рубашку, обнажив ужасно худое тело, и затем забралась к Петру под одеяло. Они закрыли глаза. Водворилась полная тишина.

14

Следующим этапом батюшкиного расследования стали звонки и даже поездки в ближайшие психиатрические лечебницы — Боровичскую, Валдайскую и Маловишерскую. Там его заверили, что никакой мертвец безрукий оттуда не выпускался и не сбегал. Равно как и женщина по имени Анна с манией просачиваться сквозь стены в лечебницах этих не наблюдалась.

Отец Иоанн колесил на своём «Запорожце» цвета небесной лазури, опрашивая жителей окрестных деревень, но наших «призраков» никто не видел. Было холодно, временами шёл мокрый снег, люди бродили среди осклизлых домов и сараев, они месили грязь ногами, медленно таскали дрова и вёдра и, надо сказать, сами сильно смахивали на привидения.

Олимпиада Алексеевна наотрез отказалась беседовать с отцом Иоанном, ссылаясь на плохое самочувствие. Несомненно, ей было что рассказать об Анне, но батюшка не мог к ней прорваться — завидев его в окно, старуха задёргивала шторы и запирала дверь на крюк.

Я вспомнила, что когда-то бобылёвская староста посоветовала обратиться за сведениями о бывших хозяевах моего дома к некоей Анисье Петровне, проживающей в Кулотино, и даже дала её адрес. Я решила съездить туда и поговорить с ней о наших приключениях. Быть может, ей известно что-нибудь об Анне.

Батюшка был занят важными делами и сопровождать меня не мог. Что-то поразило его неприятно в маловишерской психиатрической лечебнице, и вот теперь он должен был встречаться с местным чиновником.

Он сказал, что в Кулотино можно ехать на поезде, который проходит через бобылёвскую станцию. Я знала, что где-то в лесу, недалеко от деревни, находится эта таинственная железнодорожная станция, которой почти никто не пользуется. Мне давно хотелось посмотреть на неё и на старый поезд, состоящий из двух вагонов, который в былые времена являлся основным видом транспорта в этих краях, а теперь, пустой, грохочущий, лишь изредка пробегал по старым рельсам, протяжным свистом оглашая лес.

Отец Иоанн проводил нас с Маней до станции — без него мы никогда бы её не нашли: тропа к ней совершенно заросла. Платформа имела вид древней руины, она была покрыта глубокими трещинами, из которых торчали деревья и куски железа. Лестница отсутствовала. Чтобы забраться на платформу, пришлось подпрыгнуть и подтянуться на руках. Я никогда не видела, чтобы железнодорожная станция была окружена таким плотным кольцом дремучего леса.

Было пасмурно и безветренно. Стояла странная тишина. Казалось, что деревья вместе с нами замерли в ожидании поезда. Точного расписания мы не знали, Борис сказал, что, возможно, он пройдёт в полдень. Где брать билеты, тоже было непонятно. Отец Иоанн, добрая душа, остался ждать с нами. Он вытащил из кармана малёк, яблоко и бутерброд. Мы коротали время.

Внезапно послышался тревожный свисток, приближающийся стук колёс, и к платформе подлетел поезд — вполне реальный, не призрак, не Летучий голландец. Машинистом был толстый усатый мужик, на вопрос, куда едете, он гаркнул: «Через Кулотино на Неболочи!»

В вагоне с нами ехали две женщины с котомками и старик в шубе. За окном мелькали деревья. «А с Натальей-то и мужем её общаетесь?» — спрашивала одна. «Нет, только по несчастью», — отвечала другая. Серое небо. Заболоченный лес.

Свежий воздух и глоток водки сделали своё дело — я задремала. Мне даже приснился сон, будто поезд ведёт не усатый машинист, а безрукий Пётр, а в вагоне с нами едут, покачиваясь, все бобылёвские жители — Борис, отец Иоанн, Олимпиада Алексеевна, старухи. Валерка с Анатолием тоже здесь были — пьяные и довольные.

Вскоре поезд выскочил из леса, пробежал по полю и остановился в Кулотино. Анисью Петровну мы нашли быстро. Её родственники, шумное семейство с большим количеством детей, направили нас в кулотинскую больницу, где бабушка Анисья лежала уже несколько месяцев, но не по болезни, а так — по старческой немощи: ей было девяносто шесть лет.

Кулотинская больница поразила моё воображение. Она располагалась в здании старинной усадьбы, выстроенной в готическом стиле — из красного кирпича, с восьмиугольной башней, арками, полукруглыми окнами и витыми чугунными лестницами. Внутри — залы, камины и печи, облицованные потрескавшимися изразцами. Стены были выкрашены зелёной масляной краской и пропитаны запахом мочи и смерти. Здесь стояли десятки кроватей, на которых доживали свой век сморщенные старухи.

До революции усадьба принадлежала промышленнику Воронину, который прославился, во-первых, тем, что основал стекольный завод на речке Перетне (его живописные развалины можно увидеть и по сей день), а во-вторых, тем, что не дал Миклухо-Маклаю денег на путешествие. Маклай просил, а он не дал. Не любил Воронин авантюристов. Всё это я потом узнала в Окуловском краеведческом музее...