Повести и рассказы

— Вы и че-ла-а-ве-эк! — произнес Залетаев тихим, шипучим голосом, выходившим с болью и яростью из глубины души его.

— Да-с, — отвечал человек, брося на пол остаток выкуренной сигары. — Если угодно, можно и покончить.

— Хорошо, хорошо… только не теперь: я дам знать, а теперь я занят.

— Прикажете понаведаться?

— После, после… я дам знать; а теперь я занят.

«Настоящий человек», так неожиданно выродившийся пред изумленными глазами Залетаева из светского человека, поклонившись ему с прежнею непринужденностью, вышел, а Залетаев предался позднему отчаянию и бешенству, что допустил себя до унизительной фамильярности с человеком, с таким человеком, которому и имени другого, порядочного нет…

«Ведь, боже мой, какие люди стали ныне! — рассуждал он, раздуваясь чувством собственного достоинства, в просторечии называемым гусиною спесью. — Вот народец-то удался: поди ты с ним, узнай его, поговори с ним, шапки не ломает, спины не согнет, и в лице у него такое, — козявка он глупая, подумаешь, что он тоже, а он — человек!»

Помучив себя вволю этим злополучным происшествием, Залетаев решился, наконец, всю беду свернуть на человека. Он даже дошел до полного самооправдания, предположив, что предупредительность и подобострастие, с которыми он принял упомянутое существо, относились совершенно к другому, отвлеченному лицу, к представителю большого света, в который он, стало быть, заехал в известной четырехместной карете на лежачих рессорах; следовательно, оно, существо, поступило глупо, нелепо и низко, позволив себе воспользоваться изъявлениями нелицемерной преданности, глубочайшего почтения и всеми прочими изъявлениями, которые не относятся к людям настоящего лакейского звания.

Успокаивая по крайнему разумению своему взволнованное самолюбие, Залетаев услышал новый звонок и вслед за тем звучный голос, выходивший с лестницы:

— Здравия желаю-с! Человек требуется?

«Ну, теперь уж на эту удочку не пойду! — решил Залетаев. — Благо дело приобрел опытность, теперь уж нет, голубчики человеки. Ведь я вашего брата знаю!»

Он обернулся к дверям в ожидании нового человека.

Медленно вошла в комнату фигура с фиолетовым лицом и с щетинистою бородою, неизвестно, настоящею ли или временно допущенною по экономическим причинам. Она была одета в достаточно подержанную чуйку, того рода туземного наряда, который местное коммерческое юношество, по духу преуспеяния и самоусовершенствования, заказывает портным и в дело употребляет под нечестивым именем франкского пальто, а пред благонравными тятеньками, которые наиболее придерживаются постоянства в сущности и форме вещей, выдают за нашу древнюю, от татар наследованную одежду; только укороченную несколько из хозяйственных видов. Костюм, прикрывавший новопоявившуюся человеческую фигуру, принадлежал к этому самому роду одежды: он не был, в сущности, ни пальто, ни чуйка, но мог играть, по надобности, роль пальто или чуйки. Кроме этой одежды, пришелец имел в руках лакированную коробку, не походившую ни на шляпу или шляпенку, ни на фуражку, но, несомненно, состоявшую в близком родстве со всеми существующими в степных губерниях так называемыми картузами. Из-под длинной чуйки, совершенно закутывавшей человеческую фигуру, выглядывали сапоги, которые Залетаев, по своему совершенному знакомству со всеми видами сапогов, различил с первого взгляда: один сапог, скромный, без всякого внешнего блеска, был, однако ж, сапог существенный, из прочного, первообразного типа сапогов выростковых; он стоял с твердостью и достоинством на своем каблуке и только резким скрипом проявлял свой жесткий, так сказать, спартанский характер; другой сапог, по-видимому, случайно, по прихоти рока, стал товарищем первого. Он был щегольской, лакированный сапог, блистал, как зеркало, но имел значительные трещины и шлепал подозрительно, из чего и следовало, что он — просто бесхарактерный промотавшийся франтик, покамест блещущий остатком «лоска светскости», но уже уничтоженный, доведенный до товарищества с простым выростковым сапогом.

— Здесь человека нужно-с? — произнесла человеческая фигура сипучим голосом, не шевеля губами и покосив глаза в темный угол комнаты Залетаева.

«Вот это человек!» — подумал Залетаев, любуясь совершенно человеческою наружностию стоявшей перед ним фигуры.

— Да, любезный, — отвечал он, — мне нужен человек; ты, что ли, желаешь идти в услужение?

Человек промычал: «Мм-у-у!» — и уставил глаза на Залетаева.

— Что же, ты, братец, знаешь всякую службу?

Человек начал медленно, не открывая рта:

— Сапоги почистить… самовар подать…

— Только?

— И состряпать! — присовокупил человек; потом, помолчав и углубясь по-прежнему глазами в тёмный уголок комнаты, как бы для отыскания там исчисления своих служебных способностей, присовокупил:

— Утром разбудить пораньше!

— А за каретой? Мне нужно человека, знающего за каретой ездить…

— Ну, и за каретой! — проговорил человек после долгого размышления.

— А ты служил прежде по хорошим господам?

— Теперь пришлось впервой.

— А, ты только начинаешь? Хорошо! Ну, так ты и за каретой можешь ездить?