Повести и рассказы

А теперь, хотя он и любил поговорить, но слов у него, вообще, не хватало, и он этот недостаток восполнял такой страшной жестикуляцией, что его жилистые, грязные кулаки, кое-как прикрепленные к двум вялым рукам-плетям, во время движения издавали даже свист, как камни, выпущенные из пращи.

Грязная форменная тужурка, обтрепанная, с громадными вздутиями на тощих коленях, брюки и фуражка с полуоторванным козырьком - все это, как пожар Москве, служило украшением Надькину.

II

Сегодня, в ясный пасхальный день, друзья наслаждались в полном объеме: солнце грело, бока нежила светлая весенняя, немного примятая травка, а на разостланной газете были разложены и расставлены, не без уклона в сторону буржуазности, полдюжины крашеных яиц, жареная курица, с пол-аршина свернутой бубликом "малороссийской" колбасы, покривившийся от рахита кулич, увенчанный сахарным розаном, и бутылка водки.

Ели и пили истово, как мастера этого дела. Спешить было некуда; отдаленный перезвон колоколов навевал на душу тихую задумчивость, и, кроме того, оба чувствовали себя по-праздничному, так как голову Неизвестного человека украшала новая барашковая шапка, выменянная у ошалевшего горожанина чуть ли не на сто десятин ленкоранского леса, а телеграфист Надькин украсил грудь букетом подснежников и, кроме того, еще с утра вымыл руки и лицо.

Поэтому оба и были так умилительно-спокойны и неторопливы.

Прекрасное должно быть величаво...

Поели...

Телеграфист Надькин перевернулся на спину, подставил солнечным лучам сразу сбежавшуюся в мелкие складки прищуренную физиономию и с негой в голосе простонал:

- Хо-ро-шо!

- Это что, - мотнул головой Неизвестный человек, шлепая ради забавы отклеившейся подметкой. - Разве так бывает хорошо? Вот когда я свои ленкоранские леса сплавлю, - вот жизнь пойдет. Оба, брат, из фрака не вылезем... На шампанское чихать будем. Впрочем, продавать не все нужно: я тебе оставлю весь участок, который на море, а себе возьму на большой дороге, которая на Тавриз. Ба-альшие дела накрутим.

- Спасибо, брат, - разнеженно поблагодарил Надькин. - Я тебе тоже... Гм!.. Хочешь папироску?

- Дело. Але! Гоп!

Неизвестный поймал брошенную ему папироску, лег около Надькина, и синий дымок поплыл, сливаясь с синим небом...

III

- Хо-ррро-шо! Верно?

- Да.

- А я, брат, так вот лежу и думаю: что будет, если я помру?

- Что будет? - хладнокровно усмехнулся Неизвестный человек. Землетрясение будет!.. Потоп! Скандал!.. Ничего не будет!!

- Я тоже думаю, что ничего, - подтвердил Надькин. - Все тоже сейчас же должно исчезнуть - солнце, земной шар, пароходы разные - ничего не останется!

Неизвестный человек поднялся на одном локте и тревожно спросил:

- То есть... Как же это?

- Да так. Пока я жив, все это для меня и нужно, а раз помру, - на кой оно тогда черт!

- Постой, брат, постой... Что это ты за такая важная птица, что раз помрешь, так ничего и не нужно?

Со всем простодушием настоящего эгоиста Надькин повернул голову к другу и спросил:

- А на что же оно тогда?

- Да ведь другие-то останутся?!

- Кто другие?

- Ну, люди разные... Там, скажем, чиновники, женщины, министры, лошади... Ведь им жить надо?

- А на что?

- "На что, на что"! Плевать им на тебя, что ты умер. Будут себе жить, да и все.

- Чудак! - усмехнулся телеграфист Надькин, нисколько не обидясь. - Да на что же им жить, раз меня уже нет?

- Да что ж они для тебя только и живут, что ли? - с горечью и обидой в голосе вскричал продавец ленкоранских лесов.

- А то как же? Вот чудак - больше им жить для чего же?

- Ты это... Серьезно?

Злоба, досада на наглость и развязность Надькина закипели в душе Неизвестного. Он даже не мог подобрать слов, чтобы выразить свое возмущение, кроме короткой мрачной фразы:

- Вот сволочь!

Надькин молчал.

Сознание своей правоты ясно виднелось на лице его.

IV

- Вот нахал! Да что ж ты, значит, скажешь: что вот сейчас там в Петербурге или в Москве, - генералы разные, сенаторы, писатели, театры - все это для тебя?

- Для меня. Только их там сейчас никого нет. Ни генералов, ни театров. Не требуется.

- А где же они?! Где?!!

- Где? Нигде.

- ?!! ?!!

- А вот если я, скажем, собрался, в Петербург проехал, - все бы они сразу и появились на своих местах. - Приехал, значит, Надькин, и все сразу оживилось: дома выскочили из земли, извозчики забегали, дамочки, генералы, театры заиграли... А как уеду - опять ничего не будет. Все исчезнет.

- Ах, подлец!.. Ну, и подлец же... Бить тебя за такие слова - мало. Станут ради тебя генералов, министров затруднять. Что ты за цаца такая?

Тень задумчивости легла на лицо Надькина.

- Я уже с детства об этом думаю: что ни до меня ничего не было, ни после меня ничего не будет... Зачем? Жил Надькин - все было для Надькина. Нет Надькина - ничего не надо.

- Так почему же ты, если ты такая важная персона, - не король какой-нибудь или князь?!

- А зачем? Должен быть порядок. И король нужен для меня, и князь. Это, брат, все предусмотрено.

Тысяча мыслей терзала немного охмелевшую голову Неизвестного человека.

- Что ж, по-твоему, - сказал он срывающимся от гнева голосом, - сейчас и города нашего нет, если ты из него вышел?