– Товарищи, – вступилась за меня Ксения Филипповна,
– товарищ Кичатов – у нас работник молодой. Здесь я промашку дала. Но в целом у него интересные предложения. Мы потом в рабочем порядке посоветуемся с кем надо и все вопросы утрясем…
Я боялся встретиться взглядом с Ларисой.
С предложением Ракитиной согласились, и заседание продолжалось. Перешли к другим вопросам. Дали слово
Ларисе.
Говорила она тихо, поминутно оглядывая всех. Ее голос, высокий и мелодичный, журчал, как ручей. А в руках мелко-мелко подрагивал блокнотик с карандашом.
Слушали ее внимательно, потому что она всех заражала своим волнением.
Говорила она о том, что пропадают, исчезают всякие там старинные сабли, уздечки, макитры, кружки, сделанные народными мастерами, о том, что их следует отыскивать по хуторам, собрать и сделать в клубе нечто вроде музея.
И вдруг я подумал о том, что каждый день, утром и вечером, пью молоко из макитры, на которой нарисован огненно-красный петух. И когда сажусь писать письмо
Алешке, перед моими глазами ярким пятном будто светится задиристая, вытянувшая в крике шею птица, словно вот-вот вырвется громкое «ку-ка-реку».
Ларису поддержали. Кто-то вспомнил, что у него дома есть старинные шаровары с лампасами, у того – расписная кружка, у этого – носогрейка, оставшаяся еще от прадеда, боевые регалии с первой империалистической войны, икона с красивым окладом…
– Иконы не надо, – сказал Павел Кузьмич, – музей не церковь.
– Почему бы не собирать и редкие иконы, настоящие произведения искусства? – возразила Лариса. – Вон в
Москве, в Третьяковской галерее, сколько икон работы великих русских художников…
Парторг, подумав, согласился:
– Ну если действительно великих мастеров, то можно.
Только где у нас такие?
– Ясно, – подытожил Нассонов. – Не возражаем. Действуй. Собери ребят, девчат… Шукайте. Авось на Эрмитаж нашукаете.
– А шкафы, стекло? Когда нашу комнату освободите?
– И тебе нужны стенды? – отмахнулся Нассонов. –
Своими силами.
– Петрович… – усовестила его Ксения Филипповна.
– Ладно, сделаю, сделаю что-нибудь…
И заговорил о том, что в воскресенье – троицын день.
Надо организовать всякие мероприятия, чтобы отвлечь людей от попов и пьянства.
…И так получилось, что через час мы с Ларисой шли к колхозным мастерским, напрямик, полем с подсолнухами.
Смешно было ехать к Катаеву на мотоцикле какой-то километр. Над тропкой нависали тяжелые черные лепехи подсолнечника. Их желтые лепестки устилали крепко прибитую землю.
Я отставал на полшага, чтобы видеть ее тоненькую фигурку, перетянутую по талии пояском-цепочкой.
Она обернулась:
– Значит, сопровождаете, Дмитрий Александрович?
– Тогда уж лучше «товарищ Кичатов».
– Хорошо, буду звать вас Димой. Согласны?
– Не возражаю.
Еще бы я возражал! Идем, молчим. А что дальше?
– Нужное мероприятие вы задумали, полезное… (Что за чушь я несу)?
– Вот и помогите нам. У вас мотоцикл. Бываете на хуторах.
– С удовольствием! – (Я был только в Крученом. Интересно, что она имеет в виду)? – Пожалуйста, можем поехать вместе.
– Можем, – просто согласилась она. Я забыл о «таредоре». День цвел вокруг золотыми кокошниками подсолнухов, синел светлым небом…
Я уже не помню, что мы говорили друг другу. Но и ее, как мне показалось, очаровало поле.
Возле мастерских трое оголенных по пояс ребят, перемазанных в масле, с блестевшими от пота спинами, втаскивали по стальным трубам дизельный движок в кузов грузовика.
Грузовик был мне знаком. Вчера недалеко от центральной усадьбы шофер чуть не наехал на ребенка. Я
проверил тормоза. Они барахлили. Водитель Федор Колпаков дал мне слово, что на неисправной машине из гаража не выедет…
Что ж, проверим.
Мы поздоровались. Катаев был среди ребят. Он кивнул нам: подождите, мол, закончим, тогда поговорим.
Установив движок, ребята спрыгнули с кузова, убрали трубы, закрыли борт.
Из мастерских вышел шофер Федя. Он старался не смотреть на меня. По его лицу было видно, что машина в том же состоянии, что и вчера.
– Довезешь? – спросил его комсорг.
Тот что-то буркнул. Я попросил у шофера ключи.
Федя кивнул на кабину:
– Там. – И отошел в сторону, вытирая руки ветошью, всем своим видом стараясь показать, что он здесь ни при чем. Я тронул машину, проехал немного и затормозил. Так и есть! Педаль легко дошла до упора, а грузовик продолжал двигаться. Я остановился на ручном тормозе. Подал назад.
Спрыгнул на землю.
– Не довезет.
Федя молчал.
А один из парней развел руками:
– Не волнуйся, начальник. Здесь и десяти километров не будет… по степи…
– Не повезет, – отрезал я.
– Товарищ начальник… – просил парень. Катаев оборвал его:
– А ты не суйся, Егор. – И, бросив тряпку в кузов, ругнул Федю: – Дурень! Полтора часа втаскивали, пуп надрывали.
Он хотел выругаться похлеще, но, оглянувшись на
Ларису, промолчал.
– Что же делать? – спросил шофер.
– Везите на другой машине, – сказал я, отряхивая ладонь о ладонь.
– Нету другой, в разъездах, – мрачно сказал Федя. – А
не отвезем, председатель взгреет по первое число. – Он усмехнулся. – И вам кое-что перепадет.
– Плевать я на него хотел! – Это было, конечно, слишком, но я разозлился. Прибавьте к этому – рядом сидела