Повести и рассказы о советской милиции

Ну словно я обращаюсь по какому-то ничтожному случаю к человеку, у которого случилось большое несчастье, Простите за сравнение. Я надеюсь, что это не так?

Я вздохнул.

– Нет…

– Я не специально здесь. Была в Ростове. На соревнованиях. Ну и выкроила пару дней. Я тренер по баскетболу.

Когда-то сама играла. Вот хотела съездить в Бахмачеевскую. Пожалуй, незачем…

– Вы теперь замужем?

Она улыбнулась:

– Нет. И его двадцать пять рублей, в общем-то, мне не нужны. Я хорошо зарабатываю. Часто бываю за границей.

Как сами понимаете, эта проблема, – она показала на сумку, платье, – решается очень просто. Основная проблема для женщины.

– А для чего вы обращались в прокуратуру?

Юрлова засмеялась:

– Чисто женская логика… Вопреки здравому смыслу.

– Вам просто хотелось его повидать.

Соня посмотрела на меня с удивлением.

Конечно же, она принимала меня за несмышленого юнца.

– Это тоже было… Конечно, мне интересно посмотреть, какой он сейчас. Мы ведь не ругались. Все произошло без ссор и истерик. Представляете, в один прекрасный день узнаешь, что отец твоего ребенка – церковнослужитель.

Дьякон или как там его…

– Вы не знали? – удивился я.

– Нет. Мне и в голову не приходило. Учились на одном курсе. В институте физкультуры в Москве. Игорь был отличный спортсмен. Серебряные перчатки области. Компанейский парень. Любил рестораны. Ухаживал за девчонками. Кстати, просто не верится, что Игорь с его, мягко выражаясь, земной натурой стал священником.

Я вспомнил рассказы Ксении Филипповны. Не знаю, как сейчас, но до женитьбы на Лопатиной в станице про отца Леонтия поговаривали разное…

– Если вы знали, что он такой, как же вы?..

Юрлова улыбнулась:

– Еще радовалась, что такого парня заарканила. За ним многие охотились. Особенно первокурсницы.

Я в душе ругал себя – откуда у меня такой нравоучительный тон, казенные фразы? Можно подумать, «батюшка» я, а не Юрлов.

Соседний столик опустел, и мы остались с Соней одни в зале. Официантка несколько раз прошлась возле столика, явно показывая, что мы ее задерживаем.

А Юрлова продолжала:

– Мы с ним зарегистрировались. Бесшабашно.

По-студенчески. Мать у него жила под Москвой, в Переделкино. Это по Киевской дороге. Он даже не познакомил нас. Потом уже я сама ее разыскала… Жили мы в общежитии. Комнату нам выделили. Он по воскресеньям отлучался, иногда в будни. Меня не брал. Потом я сообразила, что это религиозные праздники. Как-то ребята с курса поехали на лыжную прогулку в Переделкино. И заглянули в церковь, из чистого любопытства. И увидели там Игоря. Он псаломщиком был. Скандал, конечно, разразился грандиозный. Он сказал вначале, что подрабатывал. Действительно, мать у него – инвалид, на пенсии… А ему хотелось одеваться, в ресторан сходить и так далее. Конечно, дело дошло до комитета комсомола института… Его спросили: как же он совмещал религию с марксизмом? По философии у него было «отлично». А он и говорит: меня, мол, спрашивали, что думает о религии Маркс, а не я, мою точку зрения никто не спрашивал. Из комсомола его, конечно, исключили. Он не стал дожидаться, что решит деканат, и ушел из института. Поступил в духовную семинарию. Вот, собственно, и все.

– А вы? Что вы?

– А что я? Взяла академический – и к родителям в

Оренбург. Потом сын родился, Костя…

– А он вас не пытался приобщить к церкви?

– Да нет, собственно. Спросил только, буду ли я всегда с ним. Смешно! В бога я не верю. Дикость это. А Костя?

Поповский сын…

– И вы не осудили его?..

Я опять с неудовольствием заметил про себя, откуда у меня берутся эти стертые слова: «осудили», «приобщить»?..

Юрлова задумчиво посмотрела куда-то поверх моей головы, на цепочку огней, уходящих в тихую, засыпающую улицу Краснопартизанска.

– Как бы там ни было, а он отец Костика. Моего сына. И

с этим ничего не поделаешь…

– Я не знаю, как вы считаете… Мне кажется, что он вас в чем-то предал…

Она посмотрела на меня почти с испугом.

– Он меня любил… И Костю любит, – тихо, но убежденно проговорила Соня.

– Нет-нет, я не об этом. Почему он не открылся вам до женитьбы?. Теперь у вас проблема – сын… Что вы ему скажете?

– Не знаю… Не знаю – вот что страшно.

Официантка не выдержала:

– Вы будете еще что-нибудь заказывать? Буфет закрывается. И кухня.

Мы поднялись.

Я предложил пойти прогуляться. Город уже крепко спал. В эту тяжелую, душную ночь не хотелось думать о горячей постели, о нагретой за день комнате, и об одиночестве в гостиничном номере с запахом не обжитой еще мебели.

Мы шли по мосту, высоко взметнувшемуся над узенькой полоской неподвижной речки.

И здесь, под открытым небом, оказались вдруг еще более одиноки. Одиноки порознь. Каждый думал о своем.

Не сговариваясь, повернули к гостинице. И расстались в коридоре. Наверное, судьба нас не сведет больше никогда…

8

«Дорогая Алешка!

Ты спрашивала, как идут у меня дела? Сама знаешь, когда говоришь по телефону, все главное вылетает из го-

ловы. А дела у меня идут отлично. И вообще работой я