Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Пауль пересекает Неттельбекплац и входит в увеселительный парк на Мюлленштрассе. Здесь, несмотря на звон колокольчиков, дудение труб и волынок, царит ледяная пустота. На эстраде одного из павильонов стоит окутанная покрывалом статуя. «Femina[7], или астральное чудо», — ревет конферансье в усилитель, одновременно подавая сигнал колокольчиком. Но его слушают только несколько детей и подростков. Тогда он кивает набеленному клоуну, набросившему поверх костюма поношенную военную шинель, и показывает на литавры, а сам берется за трубу. Резко звучит любимая песенка из «Сильвы»: «Красотки, красотки, красотки кабаре…»

И все-таки людей от соседнего балагана не оторвать, оттуда вновь и вновь раздаются дружные взрывы смеха. Пауль подходит ближе и видит: нужно мячом попасть в диск, тогда действует механизм и девушка, сидящая на качелях, падает на подложенный матрац. У большинства юных зрителей это вызывает бурный восторг. А кто чемпион этого состязания, чья грудь украшена множеством «орденов» за меткое попадание? Ну конечно, Мазила, только что заплативший за корзину, полную мячей, бумажку в двенадцать марок. Вдруг он замечает Пауля.

— Эй, парень, шикарная штука! Хочешь тоже попробовать? — И щедрым жестом он протягивает Паулю корзину.

Нет, Паулю совсем не хочется, но, чтобы не обидеть друга, он бросает мяч несколько раз и, конечно, мимо. Потом Пауль отводит его в сторону.

— Слушай, Мазила, ты, верно, сегодня при деньгах? Мог бы мне сделать большое одолжение?

— А сколько монет это стоит?

— Тебе — нисколько. Эту десятку ты получишь обратно, даю честное слово, Мазила! Понимаешь, я условился сегодня вечером пойти с одной дамой в Старый танцзал.

И без того широкая рожа приятеля растягивается противной ухмылкой.

— С дамой? Что ж, хорошее начало в твоем возрасте. А что, она хорошенькая?

— Для меня — хорошенькая. Ведь всего десять марок, Мазила, договорились?

— Всего десять марок, — передразнивает его Мазила и окидывает своего приятеля взглядом с головы до ног.

— Слушай, Мазила, мы же друзья, и у тебя же есть… Не будь таким, а я тебе в клубе подсоблю.

Так просит Пауль, но Мазилу ничто не трогает.

— Мои кровные трудовые денежки? А скажи, из чего же ты мне их отдашь?

— Ну и не надо! — Пауль обиженно повертывается на каблуках. Но Антон Шикеданц надумал другое.

— Нечего сразу же удирать. Получишь свои десять марок, о возврате потом договоримся. Но и ты должен оказать мне услугу. — С этими словами он тащит обрадованного Пауля в темный угол. — Значит, вот какое дело: твой отец до завтрашнего полудня свободен, он говорил об этом в пивной. Он будет встречать Новый год в своем клубе и рад, что может опять надеть штатское платье… так он сказал. А у меня наоборот. Я приглашен на маскарад в «Синюю сливу», и мне хочется пойти в форме отрядов охраны безопасности. Форма у меня осталась, не хватает только нарукавной повязки, как у твоего старика.

Сначала Пауль этим предложением ошарашен.

— Слушай, это же не маскарадный костюм… Скажи, ты хочешь с этой повязкой что-нибудь устроить?

Но теперь обижен Мазила.

— Что ты выдумал?.. Да, я держал пари — примут ли меня за дружинника или нет. Могу на этом заработать сто марок, половину тебе. Но если ты не желаешь…

Пятьдесят марок! Такой суммы у Пауля еще в жизни не бывало. Перед ним встают соблазнительные картины всех удовольствий, которые можно было бы за эти деньги сегодня вечером себе позволить. А без помощи Мазилы он не может явиться на свидание с Мале, и тогда всему и навсегда конец. Недоверчиво вглядывается он в лицо приятеля, но оно выражает чистейшую невинность. Может быть, тот просто хочет устроить одну из своих обычных проказ?

Молча, глубоко засунув руки в карманы, возвращаются оба на Кольбергерштрассе.

— Так ты желаешь или не желаешь получить пятьдесят марок? — еще раз осведомляется искуситель, когда они стоят уже перед домом Пауля.

— Подожди здесь, — отвечает Пауль и скрывается в темном подъезде.

В четверть девятого Мале Царнекоф появляется перед освещенным входом в Старый танцзал. «Ежедневно балы для молодежи», — возвещает транспарант, раскачивающийся перед стеклянной вывеской. А сбоку стоит доска с афишей:

«Сегодня большой новогодний бал! В любых костюмах! За самую короткую юбочку — премия!»

Мале нерешительно останавливается. Пауля нигде не видно. Ей холодно, и она переступает с ноги на ногу в своих тонких лаковых туфельках. При этом несколько молодых людей говорят ей пошлости и исчезают в дверях здания. Услышав, что на колокольне соседней церкви бьет половина девятого, она тоже входит: может быть, ее кавалер уже там, ведь она опоздала. Не слишком обширная площадка для танцев уже полна народу; танцуют как раз новый танец «гиавата». Под люстрой стоит Вальтер, лихой дирижер танцев. На лацкане его смокинга белеет бумажная хризантема, и он поет: