Повести Ильи Ильича. Часть первая

Он подумал и о Зиминых. Надя Зимина была похожа на его первую подружку только именем. Во всех ее разговорах явно или неявно присутствовал супруг, ей не было дела до других мужчин. Он попытался представить Анатолия и не смог; тот расплывался, как и его мысли. Зимины были из тех, что «жили счастливо и умерли в один день», и помощи от них ждать не приходилась.

Иван Антонович искал свою ошибку, ускоренно прокручивая свой первый роман, и счастье с Тамарой Ивановной, и их ссоры, и самую безобразную сцену, закончившуюся самым удивительным чудом, и их девочек, и все, что с ним было, и чувствовал, как придуманное им кружение затягивает его вниз, лишая воли и почти разделяя на части. Готовый сдаться, он увидел над собой Дорохова и мысленно почти потребовал у него помощи, рванувшись вверх последним усилием.

Неожиданно ему стало так легко, как никогда не было раньше, и он увидел.

Он видел, как был не прав, когда считал, что жизнь вращается вокруг него, его желаний и его пользы.

Он видел, как были не правы почти все люди, которых он знал, которые считали точно так же.

Он видел, что и его жизнь, и жизнь его близких и знакомых только иногда и случайно попадала в такт процессов, существующих независимо от человека, и только когда попадала, обретала смысл, цель и пользу.

Он видел, что времени не было, а были только эти ритмы разной частоты и строгой иерархии: чем ниже частота, тем выше уровень сопровождаемого ритмом процесса.

Он видел все ритмы, обязательные разумному человеку, – ритм семьи тоже был среди них, но не был самым важным.

Высоко над собой, в бесконечной звездной иллюзии, он видел самые медленные колебания, – они были важнее всего и звали его к себе, укоряя за долгое отступничество.

Где-то над ними был еще самый главный и медленный ритм, – неслышное дыхание и бесконечный взгляд, неразличимые среди абсолютных покоя и пустоты, – одна мысль о котором наполнила душу Ивана Антоновича блаженством.

Он видел робкий рассвет перед собой и уже готов был подняться еще выше, когда обеспокоенный внутренний голос подсказал ему, что он перебарщивает.

Иван Антонович точно споткнулся. Он понял, что смотрит чужими глазами, подумал, что готов был предать все, чего достиг в жизни, ради эфемерного рассвета, который мог быть навеян алкогольным бредом, – и поспешил эти глаза закрыть.

Глаза он открыл, когда видения пропали. В доме уже шаркали ногами по полу и скрипели дверями – компания просыпалась.

На улице Иван Антонович с удовольствием несколько раз глубоко вдохнул вкусного свежего воздуха. Из уходящей ночи уже проступали бесформенными пятнами деревья и дворовые строения, – значит, было больше десяти часов утра. Мутная рассветная серость казалась ему родной и более красивой, чем привидевшееся сияние. Ночное беспокойство менялось на уверенность в себе.

Вика уже накрывала на стол и подшучивала над бесцельно слоняющимся по комнатам Евгением. Он казался самым помятым из всей компании, хотя единственный не пил. Унылый и молчаливый, всем своим видом он показывал, как ему здесь надоело, как он устал и как хочет обратно в город. Позавтракав, он стал собираться. Зимины тоже подхватились и уехали с ним.

Иван Антонович и Тамара Ивановна решили остаться, составив компанию хозяйке, за которой вечером должна была приехать Настя.

Женщины чаевничали, Иван Антонович гулял во дворе. Он несколько раз обошел дом, зашел в баню и сарай, рассмотрел колодец, проверил прочность забора, чуть не зацепив брюки за металлическую сетку ограды, перетрогал все яблони, потом пошел на зады, за огород, и долго смотрел на речку и на деревни за ней, тихие и безлюдные, с редкими дымами топящихся печек. Он дышал полной грудью, радуясь всему, что видел. С каждым мгновением все больше клеточек его организма попадало в такт вселенских колебаний и дружно вибрировало, облегчая тело, освобождая мысли и принося бессознательное счастье принадлежности к окружающей его гармонии природы.

– Это ведь тоже нужно, – услышал он голос Вики, когда вернулся в дом и снимал в прихожей обувь. – Это простая необходимость, как жажда или голод. Почему с ней нужно бороться?

– Я и не борюсь, я просто говорю, что мне не нужно, – услышал он Тамару Ивановну.

– В нашем возрасте, если об этом не думать, то и не будет никакой необходимости, – согласилась Вика.

Ему показалось, что они обсуждают его.

– Да ты совсем продрог, – пожалела его Тамара, когда он вошел в комнату. С самого утра сегодня она разговаривала с ним ласково и была такой домашней, какой он всегда ее любил, точно вчерашнее раздражение было пустым наваждением, – а может, его и не было вовсе, а он придумал свои обиды на пустом месте и только зря мучил себя. Ему показалось, что Вика тоже ему обрадовалась.

– Мы уже хотели тебя искать, – сказала Вика. – Остался в доме единственный мужчина и бросил женщин одних. Нам без тебя скучно.

Ему налили вина и положили салатов. Он поднял тост за женщин и с аппетитом поел, чувствуя их внимание.