Ваятелей прошлого привлекала задача изображения маленьких детей своей сложностью, поскольку у детей совсем другие пропорции, чем у взрослых, да еще и все ткани мягкие, скелет — опора построения фигуры скрыт тугим детским тельцем — всевозможными «складочками и перевязочками». Традиция сохранения сходства с античной скульптурой соблюдается в статуях и маскаронах путти. Мы без труда отыщем прообразы толстощеких малышей в античной скульптуре, пока в многоликом разнообразии маскаронов на смену античным богам не придут портреты реальных людей. Хотя и здесь некоторое сходство или во всяком случае традиция сходства с божествами, хотя бы в идеологии, сохраняется. Например, на стойках ворот бывшего чугунолитейного и механического завода Ф. К. Сан-Галли на Лиговском проспекте стоят фигурки детей в костюмах кузнецов. Они были подарены знаменитому мастеру к 70-летию. Это портреты его внуков. То, что они в костюмах кузнецов, — не случайно, на фабрике отливалась, чеканилась и ковалась художественная скульптура. Однако при этом сохраняется и античная традиция: по жанру, так сказать, «путти», но они могут считаться, опять же согласно традиции, еще и изображениями бога кузнечного дела Гефеста[94]
.Паниски
Резвятся на фасадах еще и козлоногие малыши, похожие на симпатичных чертиков. Это паниски — дети рогатого бога Пана и многочисленных нимф из его окружения.
Ну вот, пожалуй, все боги и герои, представленные в маскаронах. Дело в том, что греки создавали свои статуи для молитв. Все многочисленные изваяния Зевсов, Дионисов и т. д. в первую очередь — предметы культа, объекты поклонения, а уж потом они стали частью архитектуры и декоративными украшениями.
В русском искусстве периода классицизма сонм древних языческих богов не расширился — не было античных образцов, да, собственно, и этим небольшим числом вполне удовлетворялись послания, которые направляются нам со стен тех старых домов Петербурга. Но вот когда в период эклектики архитекторы разорвали порядком поднадоевшие строгие рамки классицизма, город наполнился тысячами новых лиц, помещенных на стены. Зачастую трудно даже предположить что это: дальняя реминисценция с античным мифом, декоративная маска, про которую вообще трудно сказать, что она в большей степени — лицо или часть орнамента. Наконец, маскаронами, барельефами и горельефами стали литературные герои, исторические лица и даже портреты реально существовавших людей (см. «Литература на стенах»).
Часть третья
Петербургский бестиарий «ботанический сад»
Звери, букрании и химеры
Древнейший греческий маскарон с изображением черепа животного, можно сказать, голос из каменного века — букраний. Правда, так называется не только череп, но вообще всякий маскарон с головой животного или зверя. Но когда взгляд натыкается на орнамент из бычьх или бараньих черепов, это после роскошных Зевсов, Гераклов и милых головок безымянных красавиц не то чтобы мороз по коже, но, так сказать, многое ставит на место. Сразу вспоминаешь, что маскарон оттуда — из первобытных времен, из древних магических обрядов. Он как заскорузлый лапотный дедушка, вдруг словно из тьмы веков, чуть не в лапоточках явившийся на какой-нибудь мерседесовый саммит.
Маскарон не шуточка, не досужая забава! Маскарон, даже современный, атрибут колдовства; волшебная сила искусства приспособила его к нуждам архитектуры, а он, как говорил тов. Маяковский о своих стихах, — «старое, но грозное оружие».
Маска с изображением черепа жертвенного быка с VII века до н. э., с гомеровских и библейских времен, использовалась для украшения храмов, гробниц и алтарей. Бычий или бараний череп и его изображение над окном или дверьми старше любого горгониона, не говоря уж у маскаронах богов — апотропеях.