Повести о карме

– Мой муж радовался, что в учениках у дочери оказался такой благородный, такой достойный юноша. Сплетни – ложь, сказал он. Грязная ложь! Пусть сплетничают, все языки не укоротишь. Важно, что он сам теперь знает: честь семьи не запятнана. Затем он попросил господина Нобуюки не докладывать маленькой Йоко об их встрече. Юноша долго колебался, но в конце концов согласился.

– Потом он уехал?

– Да.

– И на этом всё?

– Больше мы никогда его не видели.

– Вы сказали, что ваш муж страдал из-за потери сына?

– Это естественно. Утратить первенца – что может быть ужаснее?

– Позвольте ещё один вопрос. Как пережила потерю брата ваша падчерица?

Не будь брови госпожи Кейко выщипаны, они бы сейчас уползли на лоб, к нарисованным.

– Пережила? Она? В этом-то возрасте? Да что она тогда понимала?!

– Ну, не скажите. Семь лет – вполне достаточный возраст.

– Семь лет? Какие семь лет? Её брат умер во младенчестве!

– Что? Вы уверены?!

– Брат маленькой Йоко не прожил и трёх дней. Мой муж часто рассказывал мне об этом страшном событии, унесшем жизни его первой жены и сына. Не думаю, что он лгал. Во всяком случае, когда господин Сидзука взял меня в жены, из детей в доме была только маленькая Йоко. Господин Сидзука каждый год жёг благовония в память о своем умершем сыне. Нет, вы явно ошиблись: Йоко росла одна-одинешенька. Брат? Разве что тень, сотканная из вымысла и рассказов окружающих.

– И господин Нобуюки знал об этом?

– Конечно. Мой муж поведал ему о своём горе во всех подробностях.

2 «Правда, обернувшаяся молнией»

Война, стучали копыта. Война.

Путь.

Путь коварства, откликался ветер в соснах.

Коварства, соглашалась хвоя, порыжевшая за лето. Сосновые иголки знали о коварстве всё. Вот ты, глупая игла, считая себя умной и вечнозелёной, греешься на солнце. Лучи гладят тебя, ласкают, поют песню о твоей красоте, и не успеешь оглянуться – ты уже лежишь на земле, сухая и жёлтая, и дождь превращает тебя в уродливую гниль.

Обмана, напоминал ветер. Путь коварства и обмана, не забывайте об этом. Вот я зашёл с запада, а вот я уже дую с востока. Вы думали, я несу прохладу в зной, а я несу промозглый холод, гоню косматые тучи, веду стадо буйных ливней.

Война – путь коварства и обмана.

Качалась палуба корабля – я не замечал. Тянулись холмы – я не видел. Начинались поля и огороды, блестели мокрой землей, заканчивались – мне было не до них. На почтовых станциях хозяева гостиниц молча выделяли мне комнату и без возражений позволяли Мигеру ночевать в сараях. Наверное, им очень хотелось вступить со мной в спор, выгнать безликого прочь, но они смотрели мне в лицо, мелко кланялись, скрывая дрожь, и быстро уходили на кухню.

Война, слышали они. Путь коварства и обмана.

Ты солгала мне, госпожа Йоко. Ты солгала, а я поверил. Ты не сомневалась, что никому и в голову не придёт проверять твои слова. Ехать в Эдо, искать твоего отца… Дело закрыто, преступления нет. Выяснение обстоятельств ничего не прибавит и не убавит к свершившемуся. Нобуюки Кубо-второй занял законное место на этой земле. А даже если какой-нибудь упрямый глупец и отправится в дальнюю дорогу, он рано или поздно узнает, что господин Сидзука благополучно скончался – и повернёт обратно. Беседовать с мачехой? Такое не придёт в голову самому дотошному упрямцу и самому последнему глупцу. А даже если и придёт? Мачеха подтвердит существование брата, не вдаваясь в подробности, и упрямец вернётся в Акаяму, убеждённый в правдивости горестного рассказа.

Нужна тысяча случайностей и десять тысяч совпадений, чтобы правда открылась взгляду. Застань я мачеху не на почтовой станции, где госпожа Кейко могла позволить себе ряд вольностей в частной случайной беседе, а в столичной усадьбе клана Сидзука, в обязательном присутствии главных вассалов клана, настороженных из-за визита дознавателя службы Карпа-и-Дракона – и наш разговор сократился бы в десять раз, превратившись в набор сухих официальных фраз. Да и на станции – не покажись я госпоже Кейко привлекательным юным дурачком, годным для тёплого материнского внимания, а может, и не только для материнского, поскольку дорога всё спишет, а служанка будет держать язык за зубами… В случае её равнодушия ко мне я вряд ли мог рассчитывать на внезапную откровенность.

Правда чудом упала мне в руки. Сейчас она жгла мне ладони.

Ты солгала мне, госпожа Йоко, знаток путей войны. Кипя от гнева и обиды, я возвращался в Акаяму и чувствовал себя двумя людьми сразу: младшим дознавателем Торюмоном Рэйденом – и беднягой Нобуюки Кубо-первым, верным твоим учеником, госпожа. Я видел сцену в хижине, с которой началось твое перерождение, яснее, чем птицелов Кэцу. Я видел её так, словно пришёл в театр, купил билет, взял у служителя циновку для сидения, расстелил её напротив сцены и дождался, пока откроют занавес.