Да, Сэки-сан. Вы совершенно правы. Мне самое время встретиться с досином Хизэши.
3
«Осенью – луна»
– А скажите-ка мне, Хизэши-сан…
Досин кивнул: слушаю, мол.
Лапшичная стала нашей военной ставкой. Если я приходил, а Хизэши не было, хозяин Ючи мигом гнал слугу на поиски – и не успевал я расправиться с плошкой гречневой лапши, как слуга возвращался с досином. Не знаю, видел ли Хизэши в услугах, которые он оказывал мне, способ продвинуться по службе – или его забавляли беседы с молодым дознавателем, чем-то напоминавшим самого Хизэши в юности.
Так или иначе, денег ему я не предлагал, а он в свою очередь не намекал мне на необходимость оплачивать помощь и сведения. Такое отношение располагало к откровенности. Вот и сейчас: сперва я поведал Хизэши историю гнусного налёта на мой дом, а потом перешёл к главному, что тревожило меня после визита в логово Тридцати Тигров.
– Вот вы здесь седьмой год. Всё знаете, всех знаете. Чей это дом примыкает к переулку Сандзютора? Забор помните? Дикую грушу? Кто там живёт, за забором?
– Хирокадзу Ютэка, судебный чиновник, – не задумываясь, ответил Хизэши. – Это его усадьба. Задами она выходит как раз к переулку. А почему вас это интересует? Хотите навестить почтенного господина Ютэку?
Я щёлкнул палочками для еды, словно муху ловил.
– Навестить? Хорошая идея.
Досин засмеялся.
– Увы, Рэйден-сан, вы опоздали. Сегодня Ютэка с семьёй уехали из города в Футодзи, любоваться осенними клёнами. Тонкой души человек, большой знаток красоты. Как сказал поэт: «Цветы – весной, кукушка – летом, осенью – луна, чистый и холодный снег – зимой!» Только у господина Ютэки осенью не луна, а клёны.
– Наверное, милостив? – предположил я. – Приговоры мягкие, а?
Хизэши расхохотался – и зашелся кашлем, поперхнувшись лапшой. Этот хохот многое сказал мне о доброй душе судебного чиновника, большого знатока красоты.
– На кого дом остался? – сменил я тему.
– На слуг, на кого ещё?
– Если позволите, – встрял хозяин Ючи, – я бы на этих слуг гнилую тыкву не оставил. Вечно они у меня толкутся. Лакают саке без удержу. Опьянеют, развесят уши и Весёлого Пса слушают. То есть, слушали, конечно. Байку за байкой: ещё, кричат, ещё! Особенно любили, когда про лихих молодцев да большую дорогу. Вот, говорили, жизнь! Не то что наша скучища… Тьфу!
Плевок Ючи только изобразил, вытянув губы трубочкой. Гоже ли плеваться там, где люди едят?
– Судебный чиновник, – повторил я. – Хирокадзу Ютэка, любитель осенних клёнов. Уехал в Футодзи. Хизэши-сан, не хотите ли со мной прогуляться? Мы хорошо проведём время, не сомневайтесь! Хорошо и с пользой.
– Куда же мы пойдём, Рэйден-сан?
Я встал:
– К торговцу Акайо. Как вам икра летучей рыбы?
Когда мы вышли на улицу, ко мне подбежал тщедушный мальчишка лет семи. Он протягивал лист бумаги, свернутый в трубку и перевязанный красным шнуром.
– Это вам, господин!
– Что это? От кого?
Нет, убежал, только пятки засверкали.
Я развернул послание. Там значилось: «Из боевого лука по мышам не стреляют!»
– Вам угрожают? – встревожился Хизэши. – Это от налётчиков?!
– Идёмте, – отмахнулся я. – Я вам всё объясню по дороге.
4
«Доброй ночи, достопочтенные воры!»
– Привязал?
– Ага! – донеслось сверху.
Куро-бодзу подёргал верёвку: раз, другой. Держит, умница. Сплюнув под ноги – на удачу! – он ловкой обезьяной, в два рывка, взлетел на забор. Для Куро-бодзу не составило бы труда обойтись без верёвок, но мир, как известно, полон страданий – не все в банде обладали его талантами. Кроме того, обратно пойдём с награбленным добром, и тогда уже верёвки точно окажутся кстати.
Не соврал Весёлый Пёс. Вбил крюки, как уговаривались. А тянул-то, ломался! Сказал бы сразу, остался бы при двух мизинцах. Думал, Куро-бодзу отстанет? Даст спокойно жить? Торговать в чужой лавке? Спать с чужой женой?!
Такое счастье, и без Куро-бодзу?!
«Ты, битая рожа, забрал чужое тело, – Куро-бодзу широко ухмыльнулся, вспомнив опухшую физиономию Весёлого Пса. К этому лицу Куро-бодзу ещё не привык, а значит, и бить по нему было куда веселее. – Забрал ведь, а? Вот и пользуйся им сам. Тут я не в доле, мимо иду. А лавкой ты с нами поделишься, никуда не денешься. И лавкой, и товаром, и деньгами. И пухлой жёнушкой поделишься, если я захочу. Ко мне вход – монетка, а выход – дюжина!»
Сказать по правде, Куро-бодзу не понимал, отчего Весёлый Пёс на первых порах своего фуккацу молчал про крюки. На что надеялся? Если родился дурнем, дурнем и век свой закончишь. Ничего, кулак всюду в помощь, напомнит упрямцу, кто под кем ходит.
– Пошли!
Пять теней соскользнули с забора на землю. Куро-бодзу шёл первым. Прячась в тени хозяйственных построек, он подолгу замирал на месте, вслушивался в зябкое дыхание ночи. Опаска – вторая мать. Ага, вот и главное строение. В окнах – ни огонька, лишь тускло светится фонарь над верандой.
Служанка? Ушла к любовнику.