Повести о карме

Под служебной маской карпа скрывался каонай.

Безликий.

Живое напоминание о воздаянии за попытку обойти закон кармы, дарованный нам милосердным буддой Амидой. Парии, отщепенцы, отверженные — даже к нечистым эта[6] и лишённым сословия хинин[7] относились лучше, чем к мерзким каонай. Бывшие люди, лишённые не только сословия и чести, но также лица и имени. Единственные, кого можно убить безнаказанно — так веками убивали друг друга наши предки до сошествия Чистой Земли на острова Восходящего Солнца. Убить — и остаться самим собой, а не стать вместилищем для духа убитого, предоставив ему возможность жить вместо тебя.

Впрочем, убивали каонай редко: люди не желали марать о них руки.

И вот эту дрянь — язык не поворачивался назвать безликого человеком! — старший дознаватель Сэки привёл с собой в наш дом!

Лицо отца затвердело. Глава семьи скрыл гнев под личиной спокойствия, но я-то хорошо видел, каких трудов ему это стоит. Как же я понимал сейчас отца! Увы, мы ничего не могли сделать, находясь полностью в воле дознавателя. Обычно лицо каонай — серая морщинистая маска, заменявшая им лицо — было замотано тряпкой с двумя дырами для глаз. «Тряпичника» мы, не раздумывая, погнали бы прочь плетьми — что делали все достойные люди, едва завидев безликого в приличном квартале! Но медная маска карпа свидетельствовала: этот каонай находится на службе. Его нельзя побить, прогнать, облить — во всех смыслах — грязью без серьёзных последствий для забияк.

— Прошу почтить своим присутствием моё скромное жилище, досточтимый Сэки-сан, — учитывая сложность положения, вежливость отца была на высоте. — Прошу и вас, уважаемый Иссэн-сан.

На безликого в рыбьей маске отец не смотрел, словно его здесь и не было. Я изо всех сил старался следовать примеру отца, но взгляд нет-нет, да и возвращался к долговязой фигуре. Каонай следовал за старшим дознавателем как на привязи; мой же взгляд следовал за ним самим. Так человек спешит отвернуться от нищего калеки или прокажённого — и невольно, с болезненным любопытством, оглядывается.

Мне было стыдно, очень стыдно. Но я ничего не мог с собой поделать. От этого я стыдился и злился ещё больше. Я чуть не забыл, зачем дознаватель вообще явился к нам домой.

— Желаете чаю?

— Благодарю, нет. Уверен, нам всем хотелось бы как можно быстрее разобраться в сложившейся ситуации. Дело не слишком приятное, следует покончить с ним.

Это не был ритуальный вежливый отказ, положенный при церемонии встречи гостя. Сэки Осаму говорил откровенно, с грубоватой прямотой, за что я был ему благодарен всем сердцем. Действительно, чем быстрее он разберётся с нашей бедой — тем лучше.

— Как вам будет угодно, Сэки-сан. Если вы передумаете — только скажите.

— Вы очень любезны. Итак, мне сообщили, что ваша жена публично объявила вам о подозрении на фуккацу. Она полагает, что имело место незарегистрированное перерождение, и в вашем теле находится другая личность.

— Так и было.

— Что именно?

— Жена объявила мне подозрение.

— Вы отрицаете перерождение?

— Отрицаю. Я — Торюмон Хидео, старшина караула…

Дознаватель остановил отца:

— Не сейчас, Хидео-сан. Будем придерживаться установленной процедуры. На предварительном этапе мне достаточно вашего отрицания. Ваша жена назвала причину, почему она заподозрила перерождение?

Отец замялся, прикусил губу.

— Я настаиваю на ответе, — дознаватель нахмурился. — Говорите!

— Нет, не назвала.

— Почему?

— Сказала, что стыдится. Она не назвала причину, но я догадываюсь.

Черты Сэки Осаму затвердели:

— Прошу вас, изложите свои догадки.

— Вы настаиваете?

— Да. В противном случае я уйду, а вас накажут за ложный вызов.

Отец покосился на сослуживцев, топтавшихся за его спиной. Нисимура понял намёк и поспешил отойти прочь, к дровяному навесу. Менее сообразительный Икэда замешкался, и Нисимура увлек его за собой. Отец глянул на меня. На отцовском лице отразилось сомнение.

Кажется, он гадал:

«Отослать сына к навесу? Объясниться с дознавателем с глазу на глаз? Или разрешить мальчику слушать?»

Пауза неприлично затягивалась. Не придя к однозначному решению, отец заговорил, понизив голос. Мне не терпелось узнать, что же произошло между отцом и матерью, и я остался стоять, где стоял. Отвернулся, делая вид, что разговор меня нисколько не интересует, и принялся ловить каждое слово, благо со слухом у меня всё было в порядке.

— Похоже, сегодня ночью я повёл себя не так, как ожидала моя жена.

— Продолжайте.

— У нас в семье траур…

— Кто умер? — быстро спросил дознаватель.

— Моя мать.

— Возраст вашей почтенной матери?

— Шестьдесят два года. Она долго болела, все могут подтвердить…

— Это лишнее. Примите мои соболезнования.

— Благодарю вас.

— Продолжайте.

— Я проснулся в час Тигра. Это недостойно мужчины, но я вспомнил мать, — отец помолчал, собираясь с силами. — Я расплакался. Мне очень стыдно, Сэки-сан. Я должен был держать себя в руках.

— Ваши слезы говорят о сыновней почтительности. Любой порядочный человек плачет, вспоминая умершую мать. Дальше!