Повести о карме

Мать долго собиралась с мыслями — а скорее, с духом. Я постарался успокоить дыхание, как учил меня настоятель Иссэн, и замер, уподобясь господину Сэки. Вот уж кто умел сохранять полную невозмутимость! С моего виска на щёку поползла капля пота, неприятно щекоча кожу — точь-в-точь надоедливая муха. Очень хотелось её смахнуть, но я продолжал сидеть без движения.

Стражник Икэда громко икнул.

— Во время нашей свадьбы случилось мелкое досадное происшествие, — мать по-прежнему глядела в землю. Называть отца по имени она не спешила. — Скажите, что я имею в виду?

Отец улыбнулся — впервые со дня смерти бабушки Мизуки.

— Я оступился. Я упал прямо на тебя! Дядюшка Шуджи ещё пошутил, что нам не терпится добраться до свадебного ложа. Он приехал на нашу свадьбу и выпил все саке в городе.

— Почему вы упали? Вы были пьяны?

— Нет, я был трезв.

— Так почему же?

— На моей сандалии лопнул ремешок.

Мать вздрогнула:

— Да, всё так и было.

— Следующий вопрос, — напомнил дознаватель.

— Скажите, Хидео-сан, — имя отца наконец-то прозвучало. — Как мы назвали сына при рождении?

Вот это новость! Тоже мне вопрос!

— Мы дали нашему сыну имя Кенсин. Когда ему исполнился год, он тяжело заболел. Чтобы обмануть и отпугнуть духов болезни, мы дали ему другое имя: Ичиро, Первый Сын. Это была твоя идея, я помню. Смена имени помогла, мальчик выздоровел. Спустя год мы назвали его Рэйденом, желая закрепить успех. В день совершеннолетия нашего сына мы долго спорили. Я подбирал мальчику новое взрослое имя, ты же настаивала, чтобы мы сохранили прежнее, детское.

— Что я говорила вам?

— Что так духи не заинтересуются им вновь. Что имя Рэйден приносит удачу. Что мальчик, став Рэйденом, ни разу не болел. Я не захотел спорить, наш сын остался Рэйденом.

— Всё верно…

Я вытер пот со лба. Оказывается, при рождении меня звали иначе? Кенсин? Ичиро? Имя Рэйден мне нравилось больше. «Гром и молния!» — смеялась бабушка, когда еще была здорова. Она стояла на крыльце и смотрела, как я вихрем ношусь по двору, лупя палкой по доскам забора. Я смеялся в ответ. Я и впрямь представлял себя божеством грома, колотящим в боевые барабаны[9].

— Последний вопрос, Хитоми-сан, — напомнил господин Сэки.

Думаю, моя мать с самого начала знала, каким будет её третий вопрос. Просто не сразу решилась его задать.

— Скажите, Хидео-сан…

Она помолчала, сцепив руки под грудью.

— Кого вы любили больше: меня или свою досточтимую матушку?

Взгляд отца заледенел. Он что, выбирает? Выбирает прямо сейчас?! Но между чем и чем? Между любовью к матери и любовью к жене? Между правдой и ложью?!

— Я не хочу огорчать тебя, Хитоми. Но я вынужден говорить правду. К сожалению, свою мать я любил больше. Прости меня, если сможешь.

— Нечего тут прощать, — мать встала перед отцом на колени. Коснулась лбом земли, выпрямилась. — Я всегда это знала. Прости и ты меня.

— Нечего тут прощать, — эхом повторил отец.

4 «Почему же ты мне не сказал?»

— Не грустите, благородная госпожа Хитоми…

Настоятель Иссэн заговорил впервые с начала дознания:

— Любовь к родителям и забота о них — одна из первейших добродетелей. Уверен, если вам и доставалась меньшая часть любви вашего мужа, то лишь в сравнении с покойной госпожой Мизуки. Честность, другая несомненная добродетель вашего уважаемого мужа, свидетельствует в его пользу.

Мать благодарно кивнула настоятелю. В глазах ее, несмотря на то, что все складывалось наилучшим образом, читалась тревога.

— Переходим к опросу других свидетелей, — объявил дознаватель.

Сказать по правде, я был уверен, что на этом расследование закончится. Но нет, господин Сэки повернулся к зеленщику:

— Как ваше имя?

— Ацуши, мой господин.

— Ацуши-сан, вы можете задать три вопроса подозреваемому.

— Это Хидео-сан, значит?

— Здесь нет других подозреваемых. И поторопитесь!

— Хидео-сан, — выпалил испуганный зеленщик, — как зовут мою жену?

Отец пожал плечами:

— Вашу жену зовут Джун.

— Да, верно! — казалось, зеленщик искренне удивился. — А как звали мою первую жену?

— Увы, я не знаю.

Мой взгляд помимо воли вновь устремился к господину Сэки. Лицо дознавателя осталось непроницаемым.

— То есть, как это? Почему не знаете?! Вы, наверное, вовсе не Хидео-сан! А, понял! — Ацуши звонко хлопнул себя ладонью по лбу, словно комара пришлёпнул. — Она ведь, бедняжка, умерла, ещё когда мы жили в Осаке. Лихорадка её забрала, мою Мегуми. Вы её и не знали вовсе, и я вам не рассказывал. Давайте сейчас расскажу! Нас сосватали ещё детьми. Уж как я её любил, как лелеял…

— Ацуши-сан! У вас есть вопросы к подозреваемому?

— Что? Ох, простите! Я не знаю, что ещё спросить…

— Хватит, — дознаватель жестом велел зеленщику замолчать. — Следующий свидетель!

— Можно мне?

— Представьтесь.

— Икэда Наоки, стражник. Хидео-сан в нашем карауле главенствует. Служим мы вместе, вот.

— Спрашивайте.

Не думаю, что инициатива Икэды сильно обрадовала господина Сэки. Но возражать он не стал.

— Хидео-сан, помните? Дней десять назад…

Стражник наморщил лоб:

— Да, точно, аккурат десять дней! Мы с вами, толстяком Мэнэбу, а ещё с Керо, дурачиной эдаким, в карты играли.

Отец кивнул.