Споткнувшись, зеленщик едва удержался на ногах. Чтобы не упасть, он качнулся вперёд и переступил через труп. Ну вот, говорил же, что в лужу вляпаюсь! Ацуши замер на месте, прислушиваясь к собственным ощущениям. Нет, не упал. Просто забрызгался до пояса. Можно повернуться. Что это такое лежит?
— Стойте! — заорал Ацуши. — Ни с места!
Следом за ним, чуть отстав от хозяина, двое слуг катили доверху набитые тележки. В первой возвышалась горка
В смысле рассеянности слуги были достойны своего господина. Ещё миг, и колёса наехали бы на мёртвое тело.
Присев на корточки, Ацуши потыкал труп пальцем. Покойников он не боялся по причине скудости воображения, а о том, что всё, связанное со смертью, дело нечистое, попросту забыл. Холодный, отметил зеленщик. Твёрдый. Окоченел, значит. Кто бы это мог быть?
— Мужчина, — сказал первый слуга.
— Ага, — согласился второй.
— Мёртвый.
— Ага.
С воображением у них тоже было туго.
— Бродяга! — вставая, поправил Ацуши.
И ударил себя кулаком в грудь: учитесь наблюдательности, пока я жив!
Действительно, мертвец был одет как бродяга. Драные штаны до колен, холщовая куртка на голое тело. Подошвы сандалий прохудились, пестрят дырками. Одна сандалия свалилась с ноги, отлетела к забору. Солома торчала из неё во все стороны. На голове несчастного был повязан грязный платок. Платок сполз набок, узел придавил ухо, свернув его в забавную трубочку. В иное время это послужило бы поводом для насмешек, но кто бы засмеялся над этим сейчас?
Разве что бесчувственный чурбан.
Из-под платка на землю натекла тёмная, глянцево блестящая лужица. Над ней уже кружилась вялая осенняя муха. Дождь размыл лужицу, но не до конца.
— Ишь ты! — сказал Ацуши, почёсывая живот. — Надо же!
И тут до него дошло, что стоит он в пустынном, если не считать двух дураков с тележками, переулке, а перед ним в грязи лежит мёртвый, возможно, даже убитый человек, и надо что-то делать. Вот только что?
— А-а-а-а!!!
— А-а! — подхватили помощники. — А-а-а!
Миг, и переулок был полон народу. Откуда и взялись? Труп оказался в центре внимания. Вряд ли при жизни бедолага мог похвастаться таким интересом к своей скромной персоне. Обитатели соседних домов, владельцы ближайших лавок, слуги, метельщики, компания всклокоченных самураев, монах с чашкой для подаяния, кузнец, его дюжие подмастерья, прачка с корзиной белья — шум, гам, тарарам.
— Это я! — объяснял всем Ацуши. — Это я нашёл!
От него отмахивались: «Молчи! Не до тебя!»
— Это же Весёлый Пёс! — узнала прачка.
— Пёс! — загалдели все. — Весёлый Пёс! Точно, он!
— От пьянства умер!
— От холода! Замёрз!
— Какой холод? Ночи ещё тёплые, муха не замёрзнет…
— Убили?
— Крови натекло, а?
— Убили!
Слово прозвучало. А где убили, там и
— Полиция! Зовите полицию!
— Р-р-р…
И завершая грозное рычание:
— Р-разойтись!
Толпа прянула в стороны. В узком переулке это было чудом, и чудо свершилось. Молодой
— Кто знает этого человека? — громко произнёс досин.
Ответом ему была тишина.
— Кто-нибудь видел, как он погиб?
Переулок опустел. Была толпа, и нет. Кому охота связываться с полицией? Свалят вину на тебя, отдувайся потом! Ну, положим, вину за убийство свалить не получится, да только был бы человек, а провинность отыщется! Прочь, прочь отсюда! Лишь Ацуши остался стоять, где стоял. Помощники, громыхая тележками, сбежали, а зеленщик опоздал.
— Я его нашёл, — грустно сказал Ацуши.
Каким бы скудным ни было его воображение, картину оно рисовало безрадостную. Ацуши прямо-таки видел, как три десятка тигров, чьё имя носил переулок, присели в отдалении, стуча хвостами по земле, и плотоядно облизнулись.
2
Двое мучителей
— Гром и молния! А мы уже думали, прошло стороной…
Смеясь, стражники отвесили мне по поклону:
— Доброе утро, Рэйден-сан.
Утро и впрямь удалось на славу. Гроза, что ворчала и грохотала с полу́ночи, перед рассветом уползла к морю, утащив за собой все тучи до последнего облачка. Лучи солнца, отмытого до блеска, приятно щекотали кожу. Над городом плыли запахи ранней осени: земли, влажной после дождя, грибной прели, первых опавших листьев.
— Горо-сан, Киёши-сан, — я поклонился в ответ. — Удачного вам дежурства!