Повести о карме

Вместо того, чтобы признаться ему, я поступил иначе. Едва мой разум в достаточной степени обжил новое тело, я пришёл — пришла? — на площадку для занятий. Учителей не было, но это не смутило меня. Взяв в руки деревянный меч, я начал упражняться. Я делал это долго, истово, усердно — до дрожи в коленях, до изнеможения. Я повторял это день за днем, а отец смотрел на меня из окна.

Однажды он сделал знак рукой, в котором я услышал: «Эй! Иди сюда!»

Когда я подошёл, он сказал:

— Наставник Акира придёт завтра, в час Зайца. Не опаздывай, наставник строг к лежебокам.

— Да, отец, — ответил я.

Завтра утром я встретил наставника Акиру поклоном. Я пришёл на площадку задолго до него и успел хорошенько вспотеть. Я ненавидел своё новое тело, женское тело, временами мне хотелось покончить с собой, но у меня не было выбора. Фуккацу лишило меня права наследства, но я помнил, что заявила сестра перед тем, как убить меня.

«Нет, не ровня, — сказала она. — Я лучше».

Я лучше. Вот что доказывал я ей каждый день, муча каждую мышцу, каждый сустав, каждое сухожилие тела, ранее принадлежавшего моей сестре.

3 «Не знаю»

Лапша остыла. Саке остыло.

Остыл чай, который принёс нам хозяин лапшичной, стараясь двигаться тише мыши. Когда он подходил ближе, чем следовало бы, госпожа Йоко умолкала, не желая быть подслушанной, и дядюшка Ючи быстро понял, чего от него хотят.

— Теперь вы понимаете, Рэйден-сан, почему я скрывал правду?

— Да, теперь понимаю. Но чего вы боялись? Случай убийства нельзя доказать. Свидетелей не было, да и что можно тут выяснить за давностью лет? Никто не обвинит вас в сокрытии первого фуккацу. Даже ваш рассказ я не смогу привлечь в качестве доказательства. Вы всегда можете заявить, что солгали, решили разыграть наивного простака.

— Вы действительно наивный простак, не сочтите за оскорбление. Думаете, я боюсь, что мне вменят сокрытие первого фуккацу? Чепуха, было и быльём поросло. Каждый день, каждый миг я боялся другого. Женщина? Я боялся, что меня выдадут замуж. «Женщина должна смотреть на своего мужа, как на своего господина, и должна верно служить ему». Вы помните эти слова Кайбары Эккена? «Её величайший долг, который длится всю жизнь — повиновение!»

Я сделал неопределенный жест. Мало того, что я не помнил этих слов, так я даже не знал о существовании почтенного учителя Эккена. Признаваться в этом было стыдно.

— Ткать? Готовить пищу? Рожать детей? Вам не представить страх, который я испытывал при одной мысли об этом. Вот причина, по которой я в шестнадцать лет ушёл из дома. Отец не предпринимал попыток устроить мой брак, останавливая мачеху, когда та заговаривала о замужестве. Но угроза оставалась угрозой. Так я превратился в онна-бугэйся, женщину-воина. Кто захочет взять такую в жены?

— Да, пожалуй.

Это все, что я сумел выдавить.

— Всякий раз, выходя на поединок, мне приходилось дважды доказывать, что я лучше: как Сидзука Юичи, мужчина, и как Сидзука Йоко, женщина. Первое я доказывал тайно, для себя, второе — открыто, для других. А потом…

Мой собеседник, кем бы он ни был, отхлебнул холодного чаю:

— Потом я встретил беднягу Кубо и взял его в ученики. Да, я готовил его тело себе на замену. Да, уже тогда я продумал, как добьюсь этого. Да, я знал, что на это уйдут годы — и успех, мягко говоря, неочевиден. Что же, Рэйден-сан, теперь вы можете презирать меня.

— Вы рассказали ему свою историю? — спросил я. — Вашему ученику?

— Да. Слово в слово, так же, как и вам.

— Когда?

— В хижине.

— Зачем?

— Он собирался вспороть себе живот. Он винил себя в том, что искалечил меня. Я хотел его остановить. Внушить ему презрение к себе. Показать, что был ему не столько учителем, сколько негодяем, покусившимся на его мужское тело. Тренированное тело, подготовленное мной же. Исполнившись презрения, он бы покинул хижину и бросил меня умирать. Клянусь, в этом случае я умер бы спокойно. Меня убили бы голод и жажда, а значит, Кубо остался бы невиновен.

— И вместо того, чтобы уйти, оставив вас голоду и жажде…

— Он решил пожертвовать собой. Он сказал, что жить безликим не так уж плохо. В любом случае, это лучше, чем доживать свой век калекой. Что после фуккацу я смогу уйти в горы, стать отшельником и продолжить свои тренировки. Ведь в них смысл моей жизни? «Значит, — сказал он, — вы ничего, в сущности, не потеряете. Разве что общество людей? Так вы никогда особо не нуждались в нём». Я напомнила ему, что безликие утрачивают будущие рождения. «Никто не знает этого доподлинно, — возразил он. — А даже если и так? Вы стоите на пути к совершенству и с моей помощью достигнете его. Я буду счастлив, что моё тело поможет вам стать идеальным воином. Какая разница, что случится потом? В своей будущей жизни я буду молиться, чтобы будда смилостивился над вами». После этого он кинулся на меня с ножом.

— Вы дрались?