Повести о карме

— Как могла. Со сломанной спиной я не была ему соперником. Но я не хотела становиться безликой. Когда он убил меня, последним моим чувством был ужас. Когда я воскресла, я три дня смотрелась в воду при каждом удобном случае. Ночами я засыпала, держась за нос или брови. Боялась, что к утру лицо сбежит от меня.

— Он убил вас из милосердия. Так почему же вы сохранили лицо?!

— Не знаю.

Не знаю. Вот что ответил мне Нобуюки Кубо-второй, он же госпожа Йоко, она же Сидзука Юичи, её брат.

4 «Со стражей шутить — себе дороже»

— Следующий!

Я спешился. Ко мне вразвалочку подошёл Икэда, сослуживец отца. Сам отец, как старшина караула, следил за досмотром от дверей дощатой будки, служившей убежищем в плохую погоду. Отец глядел мимо меня, весь суровость и безразличие. Небось распорядился досмотреть сыночка по всей строгости, чтобы не подумали, будто он родне поблажки даёт.

— Ваше имя и должность?

Можно подумать, Икэда не знает, кто я. Строгости на себя напустил — куда там! Только что зубами не скрипит от усердия.

Я назвался.

— Куда направляетесь?

— В Эдо.

— По какой надобности?

— По служебной.

— Подорожная грамота?

— Прошу вас.

Грамоту мне выписали — любо-дорого поглядеть. Свиток в три сяку длиной, с чёрной печатью секретаря Окада, с красной печатью господина Сэки. Печати удостоверяли мою должность и полномочия, подробное описание внешности, а также цель поездки в Эдо. Цель эта была изложена столь туманно, что всякому здравомыслящему человеку делалось ясно: Торюмон Рэйден выполняет очень важное тайное задание, и лишних вопросов лучше ему не задавать.

Икэда наморщил лоб.

— Так зачем вы едете в Эдо, господин Рэйден?

Выходит, не всякому. Не здравомыслящему.

— Об этом написано в документе, который вы читаете.

— Но я ничего не понял! Хидео-сан, может быть, вы разъясните?

Он в растерянности обернулся к моему отцу.

— Дайте сюда! — велел отец.

И ворчливо сообщил вскоре:

— Что тут непонятного? «…командирован в Эдо для прояснения ряда обстоятельств разной степени важности, по которым у службы Карпа-и-Дракона возникли косвенные сомнения в ходе проведения…»

— Ну да, ну да! — торопливо закивал Икэда. — Теперь и мне всё ясно! А то у меня тоже это… Сомнения возникли, косвенные. А теперь что ж? Теперь ясней ясного…

Он вернул мне грамоту:

— Прошу вас предъявить вашу поклажу, Рэйден-сан. Вы везёте с собой яды? Сонные зелья? Скрытое оружие? Чужие письма или иные послания?

— Ничего из этого.

Икэда заглянул в седельные сумки, но рыться в них не стал.

— А это ещё кто с вами?!

В его возгласе было столько удивления, словно он лишь сейчас заметил Мигеру. Каонай в моих бумагах значился отдельным пунктом, но я не стал напоминать Икэде о документах.

— Это Мигеру, мой слуга.

— Он человек?

Вот ведь вопрос! Каонай — человек или нет?

— Вам известно, где я служу?

— В службе Карпа-и-Дракона. И в бумагах ваших это прописано…

— Лицо его видите?

Я указал на Мигеру.

— Так ведь это рыбья морда, а не лицо!

— Вот именно! Он — Карп, а я Дракон. Младший.

Две хмурых гусеницы, служившие Икэде бровями, сползлись к переносице.

— Вы со стражей шутки не шути́те, Рэйден-сан. Со стражей шутить — себе дороже. Стража, когда при исполнении, шуток не понимает. Начнут проверять, мытарить. Карп ли, Дракон, а до последней чешуйки обдерут.

Я поклонился:

— Благодарю за науку. В другой раз буду серьёзней. Входишь в деревню — соблюдай её законы. Это мой слуга-каонай, сопровождает меня в поездке.

— Так-то лучше, Рэйден-сан. Счастливого пути.

— Благодарю, Икэда-сан.

Я вскарабкался на лошадь. Всадник из меня, если честно, как из веера посох. Нет, ездить верхом меня учили и даже кое-чему выучили. Но если каждый день не практиковаться, любые навыки улетучиваются. Своих лошадей у нашей семьи не было, и я уже год как не садился в седло.

Спасибо Фудо. Это архивариус помог мне выбрать в служебной конюшне низкорослую пегую кобылу — покладистую и медлительную. Всё одно шагом ехать — Мигеру-то за мной топать и топать, на своих двоих. Ему лошади не полагалось.

— С неё, если что, и падать невысоко, — напутствовал меня ехидный Фудо.

Я не обиделся. Кто же на правду обижается?

Северный пост скрылся за поворотом тракта. Дождя не было уже три дня, дорога успела подсохнуть. Копыта отстукивали: «е-дем в Э-до, е-дем в Э-до…» Справа тянулись песчаные холмы, по ним взбегали сосны, редкие и кривые. Ближе к вершине они разрастались, расправляли колючие кроны, так что каждый холм венчала густая зелёная шапка.

По левую руку отблёскивали залитые дождевой водой рисовые поля. В воде отражалось серое, затянутое тучами небо. Навстречу брели крестьяне с тележками: везли в город овощи на продажу. Все они казались на одно лицо. Кто они? Ну не овощи же?! — крестьяне. Роста среднего, ни коротышек, ни дылд. Одежда бедная, на головах — конические шляпы из соломы. Остановился, поклонился встречному самураю — и катит свою тележку дальше. Один, другой, третий…

А ведь им до нас, самураев, никакого дела нет, подумалось мне. И вообще до горожан. Разве что до торговцев, кому они редьку с бататами продают.

А мне до них?