Барътяш же к нему рече: «Милостивый государу мой! Аще ми повелиши, вся ти о нем повем истинно. Цар, господине, Мамай и възрастом средней человек, а разумом, господине, не вельми тверд, в речи не памятлив, но город вельми. И воинства же его без числа множество, но яко[307]
овцы без пастыря, гордостию превъзнесении. Аще ли, господине, устрябитца противу има Дмитрей, князь московскый, и мню, господине, яко распудит их». Ольгирд же, слышав слово то, напрасно вскочи от места своего и прием в руце, сердытуа, меч свой, и хотя убити Бартяша, посла своего, и рече: «Како смеещи, псе, такие словеса глаголати против такого великого государя? Сему не может весь свет противу постояти!»Панове же его скоро сунувшыся и удръжаша Ольгирда и рече ему: «Предстани, господине!» Бартяш же отвращшися от него и рече: «Что сердъствуешь? Яко въпрошал мя есть о нем, и аз ти всю истину рекох!» Мнози же панове ужаснувшися сердцем, слышав же о Мамае, еже рече Бартяш о нем. Ольгирд же сердцем желаа к Мамаю… А Олег тако же. О таковых убо писа божественный Лука евангелист в апостолъскых дианий, рече: «Жестоковыи и не обрезание, и сердцемь и ушеси вы убо противистеся духу святому каменосердие и коснуся умом». О сих же есть речено в книзе пророчьстей, яко «отсекошася от своеа масличны и присадишася к пустыней зело лозе горцей, неплодней».
Олег же нача поспешати и посылати послы к Мамаевы, яко: «Подвизайся скорее к земли Рустей!» О таковых убо пророк рече: «О неразсужениа путь бо злых не спешится, но събирается. Правых же путь опщуется». Ныне же нареку сего Ольга[308]
втораго Святополка.Слышав же то князь великий Дмитрей Иванович, яко идет на него безбожный цар Мамай с многыми силами неуклонима яряся[309]
па христову веру, ревнуа безглавному Батыю. Князь великий Дмитрей Иванович опечалився вельми о безбожных нахождении и, въстав, иде пред икону и нача молитися: «Аще, господи, смею молитися, смиреный раб[310] твой, простир уныниа моа. На тя господи, възвергу печаль свою, ты бо сведитель, владыко, не сътвори, господи, нам, яко же отцем нашим, яко же наведе на град нашь злаго Батыа. А еще бо тому страху и трепету в нас сущу. Ныне, господи великий, не до конца прогневается! Вем бо, господи, яко мене ради хощеши изстребити землю сию, аз бо, пред тобою съгреших паче всех человек, и сътвори ми, господи, яко Езекею, укроти, господи, сердце свирепому сему Мамаю!» Въздвигся и рече: «На господа уловах и не изнемогу![311]»И шед в ложници своеа, скоро посла по брата своего, князя Воло димера Андреевича, а он же бы в области своей в Боровске, и по вся воеводы своя местныа. Князь же Володимер Андреевич прииде на Москву скоро. Князь же великий видев брата своего, князя Володимера, и прослезися скоро, и взем его за руку, иде с ним в комнату, наедине рече ему: «Слыша ли есте, брате, приходящую скорбь на нас от нахожениа поганых?» Отвещав же князь Володимерь великому князю, рече: «Ты глава есть всем[312]
главам и государ всеа земли Рускиа. Како есть обдръжим великою печалию о сем? Яко же воля божиа есть, тако да будет! Подобно есть, государ, всем главам нашим любезно под мечь умрети за веру христову и за святыа церкви и за тя[313], добраго государя, нижли намь работати под рукою злочестиваго сего Мамая, лучше есть государ нам почестно смерть приати, нежели срамотень живот видети!» Князь же великий Дмитрей Иванович въстав, и въздевь рукы свои, рече: «Хвалю тя, владыко мой, господи Исусе Христе, яко брату моему в сердце положил есть умрети имени твоего ради!» И ем за руку брата своего князя Володимера Андреевича: «Златопомазанная главо, рекох ти, брате, искуш. аа сердце твое!» И паки: «Глаголи тако же в людех, да утвердится у них сердце на подвиг спасенна». И въстав князь великий Дмитрей Иванович, поим брата своего, князя Володимера Адреевича: «Пойдем, брате, ко преосвященному митрополиту Киприану».