Повести о Ломоносове (сборник)

Не успели одни персоны «выйти из случая», а другие войти в оный, как начались торжества уже в Москве, куда Екатерина отправилась для коронования. Монаршие милости вновь посыпались на дворян, а для увеселения народа знаменитому русскому актеру Федору Григорьевичу Волкову повелено было «учинить маскарад» и стихи для хоров к нему написать Александру Петровичу Сумарокову.

«Маскарад этот, по словам современника, состоял из нескольких отделений сериозных и комических, в разных частях города: на высокой колеснице двигался целый Парнас*, Аполлон* и музы; в других местах были видны Марс* с героями в полных доспехах, горделивая Паллада со своими атрибутами; Бахус* под сению виноградных лоз ехал в усыплении с Силеном*, сидевшим перед ним на бочке, и с вакханками* под балдахином, которые били в бубны и литавры; на колеснице плясали сатиры* и Фавн*; в волшебном замке восседали гиганты богатыри с угрюмою наружностью.

За баснословными вымыслами являлись в лицах картины света, имевшия целию не только увеселение, но и осмеяние слабостей и недостатков человеческих: ехало собрание развратных картежников, качели, корчмы, харчевни, наполненные прожорами и пьяницами, мздоимные судьи, подьячие, петиметры, комедиянты, танцовщики, педанты*, доктора, скупые, раскольники. 16 человек петиметров, у каждаго в одной руке по зеркальцу, а в другой по бутылке лоделаванда*, которым они себя опрыскивали; за ними коляска, в которой петиметр убирался; перед ним и позади его лакеи держали зеркала. Везли комнату, в которой доктор, окруженный больными, писал для них рецепты и посылал слугу в следовавшую за ним аптеку. Шли 6 скупых, ели сухой хлеб и тащили за собой сундуки, оглядываясь, чтоб их кто не унес.

Колесниц было до 250, устроенных придворным механиком Бригонцием; из них некоторый были запряжены в 12, другия в 24 вола; действующих лиц было до 4000. Придворные актеры ехали верхами при разных отделениях сего маскарада и распоряжались ими. Инструментальная и роговая музыка играла в разных местах. К несчастию, сие увеселение стоило жизни начертившему план онаго Ф. Г. Волкову. Он занялся с таким усердием и желанием видеть свое произведение в совершенстве, что от излишних трудов и простуды занемог гнилою горячкою и скончался на 36-м году от рождения».

Первый академик стоял в стороне от всей этой суеты. К тому же здоровье его стало ухудшаться, а происходившие повсюду перемены не давали возможности уехать в семьей в деревню. Ломоносов стал плохо спать по ночам. Мешал «частый лом в ногах». Он смотрел на свои огромные, отекшие ноги, на извилистые набухшие вены, синими змейками выступавшие на молочно-белой и сухой коже, и думал. Дневные заботы переплетались с воспоминаниями…

Он закрыл глаза и вспомнил, как 20 лет назад за круглым столом, покрытым зеленой скатертью, сидели его враги: Шумахер, Мюллер, Гейнзиус, Тауберт, а он стоял перед ними, огромный, неуклюжий помор – «адъюнкт, через многие буйства и безобразности хорошо известный».

Адъюнкт говорил: «Полагаю я, что теплота происходит от движения внутри тела мельчайших частиц, из которых оно состоит. Частицы эти – корпускулы, или атомы, весьма связаны друг с другом взаимным притяжением. И если бы путем химическим сии вещества разложить или оторвать друг от друга, то сама материя на части разлететься могла бы».

Этим он уничтожал суждение о том, что существует таинственная материя «флогистон», порождающая теплоту, и создавал свою атомистическую теорию, основанную на материалистическом понимании законов природы.

В ответ засмеялся Гейнзиус, занося в журнал диссертацию; закивал огромным париком Шумахер: «Господин адъюнкт один против всего света мнения свои иметь хочет!»

От такой насмешки проснулся в Ломоносове северный морской дух ярости и упрямства. Сжав кулаки, он закричал в лицо академикам-чужеземцам: «От слепого прилепления к прежним мнениям наука некогда не меньше претерпевала, нежели от нашествия варваров!»

И его выгнали с заседания конференции, а для вящего посрамления велено было все работы его послать на апробацию знаменитому почетному академику Эйлеру.

И получился для его врагов великий конфуз. Эйлер считал, что адъюнкт Ломоносов в состоянии излагать и разъяснять предметы, необъяснимые и неизвестные даже величайшим гениям…

Ломоносов встал с кровати, поискал ногами туфли, надел шлафрок и подошел к окну.

Начинался рассвет. Серый туман поднимался кверху. На грязной площади стояли высокие фонарные столбы. Фонари были похожи на плошки. На углу переминался с ноги на ногу кисельник со своим лотком на складных козлах: он торговал киселем с постным маслом. Перед ним топтался в грязи мужик в лаптях, с пилой и топором за поясом. Чухонка-молочница везла на салазках свой товар. Матрос в круглой шапке нес в руках связку больших серных спичек, только что вошедших в моду.