Возле мастерской встретил Ивана Ивановича Шувалова, который легкой танцующей походкой шел по аллее, посыпанной красным песочком, и Петра Ивановича, толстого, важного, со звездой, в роскошном кафтане и голубом камзоле, застегнутом на большие бриллиантовые пуговицы. Петр Иванович шел отдуваясь, с привычной важностью кивая направо и налево попадавшимся ему навстречу людям; с его красного одутловатого лица и длинного парика с буклями осыпа́лась пудра.
Ломоносов пошел навстречу. Иван Иванович отставил ногу, затянутую в тончайший белый шелковый чулок, помахал шляпой.
Петр Иванович молча кивнул – подбородок в складках затрясся, как у индюка. Они вошли в мастерскую. Ломоносов показал им «ночезрительную трубу», геликоптер*, пирометр*, прибор для определения вязкости жидкости. Гости перешли в лабораторию, остановились перед изображением Богоматери, сделанным из мозаики.
Ломоносов показал им цветные бокалы, чашки, дутые прозрачные фигурки, повел в сад – в беседку. Было жарко. Петр Иванович обмахивался шелковым надушенным платком, обдумывая, как бы перейти к делу, ради которого приехал, – производство стекла его мало интересовало. Иван Иванович улыбался, любезно склонив голову набок.
Подали в ведерке со льдом белое вино, фрукты.
– Я рад, – сказал Петр Иванович, осторожно сделав глоток вина, – что вы столь высокому предмету, как воинские дела отечества, внимание свое уделяете посреди многочисленных ваших занятий, и хотел бы услышать на сей предмет пропозицию[48]
.Ломоносов крякнул.
– Мысли мои на сей предмет изложены в записке «О сохранении военного искусства во время долголетнего мира». Фридрихова армия* сильна дисциплиной, быстротой маневра, талантами своего полководца и…
– Еще чем?
Лицо Ломоносова стало хмурым.
– Она хорошо одета, обута, накормлена, сие про нашу сказать нельзя. Солдат наш разут, раздет и голоден, ибо каждый начальник долгом почитает воровать у него.
Петр Иванович сделал круглые глаза, открыл рот: знал, что не только в своем отечестве, но и во всей Европе имеет славу первого казнокрада.
– Господин десьянс академик…
– Погодите, ваше сиятельство, дайте закончить. Однако Фридрихова армия слаба разноплеменностью своих наемников, глупостью своих офицеров и своей самоуверенной наглостью. Наш солдат Отечество свое любит и смерти не боится… Народ наш, – Ломоносов встал, лицо его загорелось, грудь выпрямилась, – в любой баталии над неприятелем викторию одержать может, если только начальники будут его достойны… Отец наш и учитель Петр Великий воочию сие доказал…
Петр Иванович развел руками:
– Не могу в толк взять! Что же для сего нужно?
– Для сего нужно отдельный артиллерийский корпус и инженерный учинить и офицеров для них обучать денно и нощно. Для сего нужно генералам воровать меньше, а учиться больше, браться за науку, как Петр Великий ее сам с азов изучал… Далее следует Матвею Мартынову, Михаилу Данилову, Андрею Нартову и прочим русским инвенторам* всяческое поощрение делать, отнюдь иноземцев к сему делу не подпуская. Ныне мы имеем скорострельные трубки, зажигательные снаряды, светящиеся ядра. «Единороги» наши на десять пудов легче самого малого полевого орудия, вдвое быстрее заряжаются и стреляют снарядами всех видов. Осматривал я Андрея Нартова сорокачетырехствольную скорострельную батарею: она воочию доказывает, на что русский ум способен. Что же касаемо гаубицы*, то она за один выстрел двадцать пять фунтов* картечи выбрасывать будет… Помните, ваше сиятельство:
Иван Иванович лукаво улыбнулся. Петр Иванович стал вертеть головой во все стороны. Сказал, отдуваясь:
– Артиллерийский и инженерный корпуса учиним и офицеров будем обучать непрестанно. Только беспокоит меня сие новое орудие – не осрамиться бы перед Европой!
Ломоносов нахмурил брови, вытащил чертежи, сложил.
– Орудие по дальности будет превосходить все существующие и стрелять разрывными снарядами. Пушки и лафеты по весу будут легче, дабы в походе перевозить их способнее было, однако же необходимо офицерам и прислуге орудийной непрестанно обучаться точной стрельбе, сокращая время зарядки и прицела. Для сего на Выборгском полигоне, не жалея казны и пороха, из «единорогов» и гаубиц пробовать все стрельбы: бомбами, ядрами, брандкугелями* и особо картечью всех видов. – Ломоносов прищурился, как бы к чему-то присматриваясь. – Надобно соединять сии орудия на поле боя по двести и более, так… – Он вскочил, ударил своим могучим кулаком по столу – на столе всё подскочило. – Так, чтобы неожиданным, быстрым и весьма точным огнем неприятельские колонны в ничто превращались, как бы их не было.