Повести о ростовщике Торквемаде

Одна волна просителей сменялась другой, предъявляя самые причудливые претензии. Вслед за прочими на дом Торквемады лавиной обрушились уроженцы Леона, переехавшие на жительство в Мадрид, надоедливые, до одури нудные провинциалы, которые искали защиты против правосудия и жестоких, притеснений. Какой-то чудак направил дону Франсиско проект с превосходно выполненным чертежом монумента для увековечения памяти достославного сына Вильяфранки дель Бьерсо. Поэты слали ему вирши, оды и акростихи с просьбой о вспомоществовании или назойливо предлагали приобрести старую картину неведомого художника… Торквемада быстро отделывался от попрошаек, без особых церемоний отправляя их к свояченице, а та с христианской кротостью выслушивала потоки чепухи, улыбалась, угощала и каждому умела сунуть подачку, лишь бы он поскорее убрался восвояси. Провинциалы так благоговели перед доном Франсиско, что при виде его бледнели и заикались, точно в присутствии императора или папы. Все возлагали огромные надежды на беседу с ним, уверенные, что стоит дону Франсиско замолвить в высших сферах словечко за просителя, и дело будет в шляпе. Шутка ли, сама королева не принимала решений без его совета и каждую неделю сажала богача вместе с собой обедать. О богатствах Торквемады ходили такие россказни, что иные удивлялись, не видя повозок с золотом перед воротами его дома. Кое-кто из простолюдинов знавал дона Франсиско в ту пору, когда он мальчишкой шлепал босиком по лужам Парадасеки; и случалось, добродушный чудак бросался скряге на шею, приветствуя его от чистого сердца: «Ослик ты мой родненький!» — ни дать ни взять мужлан из фарса «Осмеянное чванство».

Глава 12

Дону Франсиско так осточертел нескончаемый людской поток, что при встрече с земляками у него свирепо топорщились усы на искаженном от ярости лице, приводя в смятение дорогих гостей. Наконец он велел Крус захлопнуть двери перед назойливыми посетителями или хотя бы после предварительной проверки впускать лишь тех, кто являлся не с пустыми руками, а с подношениями, будь то колбасы, шоколад или, на худой конец, каштаны и орехи, которыми он тоже не брезгал.

Между тем, освоившись с парламентской жизнью и участвуя в работе различных комиссий, дон Франсиско иногда просвещал своих товарищей, знакомя их с той или иной блестящей идеей, не выходившей за рамки финансовых проблем. Говоря откровенно, он чувствовал бы себя вполне удовлетворенным, если бы не постоянные вымогательства, которые в той или иной форме досаждали ему с тех пор, как он занял место в красных креслах. Скряга выходил из себя: если правительство догадалось, наконец, признать его заслуги, из этого еще не следует, что его тощий кошелек может выдержать ежедневные кровопускания. То подписка для издания речи, произнесенной одним из этих пройдох, то сбор на монумент блаженной памяти Хуана, Педро или Дьего, а то и ныне здравствующего героя, который прославился тем, что ратовал за новый свод законов или молол всякий вздор с трибуны в кортесах. А сборов в пользу пострадавших и не перечесть! Что ни день, то вспомоществование жертвам наводнений, кораблекрушений или вдовам и сиротам из приюта «Sursum corda». Капля по капле это составляло к концу месяца устрашающий пассив. Черт возьми, за такую цену не надо ему звания ни отца, ни дедушки родины. Награждая почестями своих именитых сынов, мошенница обдирала их как липку. Дону Франсиско уже осточертело быть именитым сыном, а в тот день, когда маркиз де Сисеро выжал из него сорок дуро на реставрацию какого-то чертова храма, скряга, вернувшись в прескверном настроении домой, заявил Крус, что терпение его лопнуло и скоро он швырнет свои полномочия посреди зала, в просторечии — амфитеатра, и пусть другой попотеет.

В довершение всех бед повелительница объявила о своем намерении дать обед на восемнадцать персон, причем такие званые обеды будут повторяться еженедельно для привлечения в дом высокопоставленных особ. Никакие возражения вконец перепуганного скряги не помогли. Без банкетов не обойтись, положение обязывает. Новый вельможа готов был рычать от бешенства, но вместо этого бедняге пришлось выразить радость и поблагодарить сеньору, самоотверженно пекущуюся об его достоинстве.