Повести о ростовщике Торквемаде

Такое изобилие челяди более всего бесило донз Франсиско, и если он соглашался на покупку старых картин и ржавых доспехов в надежде на то, что расходы рано или поздно окупятся, то никак не мог примириться с подобным количеством лодырей, лоботрясов, прожорливой саранчи, поедавшей за день столько, что хватило бы целую страну накормить! В этом-то и заключалась главная причина раздражения нашего героя, не знавшего, на ком сорвать зло; но если он страдал, то от него страдали еще больше. Наедине с добряком Доносо скряга отводил душу, протестуя против преизбытка обслуживания; его дом, заявлял он, — точная копия государственных учреждений, битком набитых ротозеями, которые и на службу-то ходят лишь бездельничать! Он хорошо понимает, что ему не пристало жить как в дешевой гостинице, нет, разумеется. Но нечего через край хватать, ведь от великого до смешного один: шаг. Разве не ясно, что государства, в которых пышным цветом произрастает пагубная погоня за чинами, катятся в пропасть? Если бы он управлял домом, то следовал бы системе диаметрально противоположной: слуг поменьше, но с задатками, да не спускать с них глаз, чтобы все ходили по струнке и не расходовали свыше ассигнованного. Своей семье он твердит то же самое, что провозглашает в Палате для имеющих уши: «Освободим от излишних колес механизм управления, дабы обеспечить порядок. А что делает моя свояченица, разрази ее гром? Превращает домашний очаг в министерство и окончательно сводит меня с ума: ей-ей, мне иной раз чудится, будто слуги здесь господа, а я — последний парий среди всего этого сброда».

Глава 7

Лишь немногие друзья были вхожи во дворец Гравелинас. Нечего и говорить, что Доносо принадлежал к числу самых ревностных посетителей; сестры, как и прежде, чрезвычайно высоко ценили его дружбу, хотя справедливость требует признать, что по части восхищения и преклонения дон Хосе уступил свое место прославленному миссионеру, В числе постоянных гостей следует назвать также сеньор Тарамунди, Морентин, Гибралеон и Ороско; из них последняя стала вскоре своим человеком в доме. Старая школьная дружба между Фиделей и Аугустой настолько упрочилась за последнее время, что они не разлучались по целым дням, а когда болезни и недомогания мешали маркизе де Сан Элой выезжать в свет, подруга не отходила от нее, развлекая живой, остроумной беседой.

Нет нужды сейчас вспоминать былое, достаточно знать нашим читателям, что дочь де Сиснероса и супруга Томаса Ороско после некоей прискорбной истории пребывала ряд лет в безвестности и уединении. Теперь же, когда мы вновь встречаем ее в доме маркиза де Сан Элой, Аугуста уже ослабила строгость своего затворничества. Она постарела, если можно этим словом определить жизненную зрелость без ущерба для красоты и изящества. В черных волосах ее серебрилась, преждевременная седина, которую она не старалась скрыть подкрашиванием или ухищрениями парикмахерского искусства; фигура же сохранила стройность, подвижность и гибкость прежних счастливых времен, и тело радовало глаз своими пропорциями, не будучи ни чрезмерно полным, ни слишком худым. В остальном следует заметить, что ее прекрасные глаза, казалось, стали чуть больше, и рот… также увеличился. Справедливо говорили, однако, что он настолько же очарователен, насколько велик, а о совершенстве ее зубов не в силах дать правильное представление все жемчуга, перламутры и слоновая кость, испокон веков служившие поэтам образцовыми сравнениями при описании прелестных уст. Несмотря на едва заметную седину, Фидела казалась старше подруги, хотя на самом деле была двумя годами ее моложе. Она похудела и подурнела, опаловый цвет ее лица стал прозрачным, а нос с горбинкой до того заострился, что на память невольно приходил нож для разрезания бумаг. Щеки были усеяны прыщами, а бесцветные тонкие губы обнажали при улыбке багровые отечные десны. Словом, она приобрела сходство со знатными особами австрийского дома, напоминая сестер Карла V и других прославленных принцесс, чьи аристократически носатые лица увековечены на портретах наших музеев. Будто чудом оживший образец готического искусства, Фидела отдаленно походила на женские типы одной из лучших картин ее великолепной коллекции — «Снятие с креста» Квентина Массиса.