Повести. Рассказы

«От Степушки, от последненького, от счастья моего посылка».

И труском, труском по набитой между грядками черной тропинке. Скорей, скорей!

«От сынушки, от родименького».

Посылка — небольшая, с рукавицу. Сверток, обшитый куском плащ-палатки.

В хату пошла, чтобы не глазела почтальонша.

Ножницами вспорола шов, раскутала сверток.

Нож.

Тяжелый нож с ручкой из красного дерева, в железных блестящих ножнах.

Письмо.

Командир разведроты писал, каким храбрым был сержант Степан Княгинин. Писал, что этим ножом он «снял» девятнадцать фашистских часовых и за это посмертно представлен к званию Героя Советского Союза.

Писал старший лейтенант большими кривыми буквами. И большие, фиолетовые кляксы.

А этот нож от имени всей роты он посылает на память о сыне ей, матери.

Прочла эти строки Арина и сомлела. Сползла со стула на пол и замерла, а потом вдруг забилась в рыдании.

Никогда не плакала Арина. Не умела. Ни к чему оно русской бабе. Да и сейчас рыдала лишь потому, что была в беспамятстве.

Может быть, она так бы и не опамятовалась, может, не увидела больше белого света, да пришла на тот час сестра Глафира и отходила ее ключевою водой.

Всю ночь проплакали сестры, пожилые женщины, лежа на одной кровати, как в далеком детстве.

Утром Арина принялась за привычное дело — рыть ямку для тополька. Для пятого.

Знала, что нельзя пересаживать деревце, когда оно уже оделось в листву — завянет оно, пропадет. Но что делать? Надо.

Вырыла ямку. Потом пошла и выкопала тополек. Пока несла его по жаркому солнцу, завяли листочки. Она шептала:

«Ничего, ничего, оживете. Так надо. Оживете».

Села у стола, сложила на животе руки и долго смотрела на нож. Смотрела, как играло на нем солнце.

На красной рукоятке были какие-то зарубки. Ну да, девятнадцать. Это Степан отмечал. Он такой, ее Степан меньшой. Такой сильный и ловкий, как две капли похожий на своего отца.

Казалось ей, прикоснись она к рукоятке — и услышит тепло руки сына, ее жар…

Девятнадцать.

Осторожно, чтобы не коснуться смертоносного железа, Арина взяла его вместе с полотном, в которое он был завернут, вместе с письмом и понесла перед собой, боясь споткнуться, боясь уронить.

Опустившись на колени, положила нож на дно ямки, присыпала его немного землей и потом посадила тополек с увядшими листьями.

Посадила, сделала хорошую лунку под ним и наносила в нее холодной воды из родника, который сторожил Степан старший.

Стоят поперек дороги пять тополей. Уже четверть века стоят. Между ними пробился из земли и растет шестой. Он скоро будет им по плечо.

Каждый год девятого мая к Арине приходят из хуторской школы с учительницей дети.

Арина одевается в черное с белым, встречает ребятишек у калитки, ведет в хату и угощает чаем с пряниками.

Они читают ей стихи про войну, про победу, про доблесть. Потом они все вместе идут к роднику, к тополям и поют под баян песни про барабанщика, о голубях…

Арина слушает их, но никто не знает, слышит ли?

А однажды первоклашка Оля спросила у учительницы:

— Эта бабушка живая?

Учительница не нашлась, что ответить.

Бежит дорога, бежит, торопится мимо тех тополей.